В ночь на Хэллоуин (сборник)
Шрифт:
Дима вскочил с кровати.
– Я ничего не боюсь! – закричал он. Уголки его светло-серых глаз наполнились слезами. – Иди отсюда!
Рот Паши растянулся в глумливой улыбке – он словно ждал с минуты на минуту эмоционального взрыва паренька.
– Ты мне ничего не сделаешь, – четко и внятно сказал он. – А я тебе могу дать по морде. Ты трус. И слабак. И твой папа трус и слабак. И пьяница. Мне мой папа сказал.
– Уходи!!
Вокруг сонно заворочались дети, начиная просыпаться от шума.
– Паша, не надо! –
Едва сдерживая слезы, он снова кинулся на обидчика, но Паша ловко перехватил его руку и, выворачивая сустав, толкнул паренька на кровать, после чего навалился на Диму всей тушей. Внезапный треск и грохот прозвучал как гром среди ясного неба, заставив умолкнуть детей, к тому моменту уже почти всех проснувшихся и оживленно комментирующих неравную схватку.
– Ну, вы даете, – протянул Максим Погорелов. Он наморщил нос, сплошь усеянный веснушками: – Теперь вас Елена Борисовна точно на праздник не пустит. Кровать сломали.
– Это он сломал, – сказал Паша, ткнув своим пухлым пальцем в замершего Диму. Кашин поднялся на ноги. Вид у него был немного обескураженный – впервые все пошло не так, как он планировал. Толстяк наклонился, бегло взглянул на сломанные ножки и торопливо зашлепал к своему спальному месту. – Его кровать, значит, он и сломал, – бросил он.
Дима с отсутствующим видом начал расправлять скомканное одеяло, стараясь не встречаться взглядом с Ирой. Движения его были вялыми и заторможенными, как у больного.
За дверью послышались быстрые шаги и дети, как по команде, нырнули под одеяла, моментально притворившись спящими.
– Что здесь происходит? Алексеев?
Елена Борисовна выжидательно смотрела на Диму.
– Ну? Я жду объяснений.
– Я не знаю, – с усилием выговорил он.
– Что ты сделал с кроватью? – всплеснула руками воспитательница, подойдя ближе и увидев накренившееся к полу изголовье. – Ты что?! Зачем ты ее сломал?!
Дима молча смотрел в пол, словно все, что его интересовало в данный момент – его собственные босые ступни, худые, с неаккуратно подстриженными ногтями. Он хотел сказать, что он тут ни при чем, что кровать сломалась случайно, что он вовсе не ломал ее, но… Слова намертво застряли в горле, царапая плоть, будто шершавые куски сухаря.
– Елена Борисовна, это все Павлик Кашин!
Голос Иры, прозвучавший в звенящей тишине, дрожал от возмущения.
– Она врет! – завопил Паша, поднимая с подушки голову.
– Что между вами произошло? – потребовала объяснений Елена Борисовна.
– Я спал. А Димка прыгал на кровати. И сломал, – выпалил Паша.
– Если ты спал, то как узнал, что Дима
– Он прыгал и разбудил меня. Я проснулся и увидел, как он сломал.
– Он все врет, – снова вмешалась Ира. – Он приставал к Диме, и они стали драться. А потом упали на Димину кровать.
После этих слов притворяться спящими было уже глупо, и дети, откинув одеяла, жадно прислушивались к конфликту.
Елена Борисовна размышляла недолго.
– Я предупреждала вас, чтобы вы вели себя тихо. Кашин, Алексеев, по стульям. В разные углы. У вас еще есть время подумать перед тем, как начнется праздник.
Дима молча поплелся к стульям, стоявшим в длинный ряд у стены.
– Кашин! Тебя что, разве не касается?
Тон Елены Борисовны стал прохладным.
– Это все он, – пробурчал Павлик. – Я ничего не делал.
– Я больше повторять не буду. Быстро на стул. Я жду.
Кряхтя, словно немощный старик, мальчик сполз с кровати и с нарочитой неторопливостью направился к Диме.
– Нет. Сядь в другой конец, – велела воспитательница. Кисло улыбнувшись, Павлик подчинился. – Подумайте над своим поведением. Я очень хочу надеяться, что вы сделаете правильные выводы, – сухо произнесла Елена Борисовна.
– Дура, – обронил Павлик, как только дверь за женщиной закрылась. Он поднялся со своего места и как ни в чем не бывало подошел к Диме. – Я все равно сильнее тебя. Твой папа в Африке живет и каждый день под кустик срет. Понял?
– Это твой папа под кустик срет, – выдавил Дима. Он с ненавистью смотрел на свои трясущиеся руки. Почему он так боится этого жирдяя? Почему папа с Верой не отдадут его в секцию карате? Или айкидо?! Тогда бы он показал этому Пашке!
Потоптавшись на месте, Павлик внезапно наклонился к Диме, и тот отпрянул назад, стукнувшись затылком об стенку. Он чувствовал неприятное дыхание Кашина – запах сыра и кофе с молоком.
– А я все знаю, – прошептал Паша. – Все-все-все.
Диме показалось, что его глотку вновь заполонили колючие сухари, которые никак не желали проваливаться в желудок. Все, на что он был способен, – это часто моргать, смотреть на нависающую круглую физиономию толстяка и помимо своей воли вдыхать гадостный запах из его слюнявого рта.
– Мне все папа сказал. Ты боишься страшных сказок. Особенно про Бабу-ягу. Уж я-то знаю.
Дима сделал глотательное движение. «Сухари» не двигались с места.
– Ты боишься всего. Ты трус. А я вам сказку не до конца рассказал.
– Паша! – позвала Ира.
Толстяк обернулся, его маслянистые глаза недобро вспыхнули.
– Я все скажу Елене Борисовне, – пригрозила она.
– Я с тобой потом разберусь, ябеда, – прошипел Павлик и вдруг громко пукнул. – Эй, зачем пердишь, Димка? – хрюкнул толстяк, даже не меняясь в лице, словно так и было задумано.