В объятиях Шамбалы
Шрифт:
Я вдруг ясно и четко, как наяву, почувствовал значимость мыслей человека и стал даже бояться того, что какая-то поганенькая мысль посетит мое сознание; в этом странном Городе Богов, где я находился, было все обострено — и чувства, и мысли, и многое другое. Мне даже стало казаться, что мысль человека здесь находится как бы на острие ножа и способна легко склониться в ту или иную сторону, где находятся или Великое Счастье, или Фатальный Конец.
— Счастье состоит, наверное, в том, что через «Дом» можно попасть в прекрасный подземный мир Шамбалы, — высказал я предположение, посмотрев на монаха.
Я не знаю этого, не читал еще… — простодушно сказал монах.
— Но я знаю, что на одной из стен Дома Счастливого Камня есть большое квадратное отверстие, с внутренней
— Врата в Шамбалу… — мечтательно произнес я. — Если бы знать заклинание, то врата могли бы и открыться.
— Мне говорили про это заклинание. Но никто не сможет прочитать его, никто, пока на то не будет Божьей воли. Только очень и очень редким людям Бог дает возможность узнать это заклинание, чтобы войти внутрь Дома Счастливого Камня и обрести Великое и Вечное Счастье.
Через минуту молчания я спросил:
— А в Долине Смерти Вы не были?
— Нет, не был.
— Про два камня там, в Долине Смерти, слышали? Ну, про те камни, рядом с которыми идет суд Совести Бога Смерти Ямы?
— Что-то слышал, но знаю плохо.
Монах на некоторое время замолчал, потом, подняв руку, показал на монументы Гомпо-Панг и Дом Счастливого Камня и мягко, на полутонах сказал:
— Каждый паломник поклоняется этим монументам.
Монах опять замолчал. Через минуту он, не поднимая головы, тихо проговорил:
— Есть еще третий монумент, которому обязательно поклоняются паломники. Он в 15 километрах отсюда, на севере. Его мы зовем пики Тшела Намсум.
— Пики?
— Да, пики, то есть горные вершины. Там два плоских и абсолютно одинаковых пика торчат, соединенные между собой. Это священный монумент — монумент, олицетворяющий силу.
— Силу?
— Да, силу.
Монах достал из кармана мякиш хлеба и стал его разминать между пальцев. Мякиш хлеба постепенно в его руках превратился в пирамидку, а потом в конус.
— Скажите, что это? — обратился к нему Равиль.
— Священная форма, — ответил монах.
Мы попрощались. Монах бросил нам вслед:
— На Дом Счастливого Камня смотрите с любовью.
Глава 8. Дом Счастливого Камня Главное Зеркало Времени
Мы размеренно шагали по тропе, приближаясь к Дому Счастливого Камня. Из головы не выходила мысль, высказанная еще в Непале монахом Ангом о том, что загадочный Харати может нас направить туда, где люди превращаются в стариков. Вспомнилась также фраза «старшего человека», что в районе «Дома», имеющего красный цвет, действуют тантрические силы, превращающие людей в стариков. А превращаться в старика, извините, не хотелось.
Внутри что-то затрепетало, из-за чего я даже замедлил ход. В голове возник сумбур.
— Как бы загадочный и невидимый Харати, пользуясь нашим научным любопытством, не завел нас туда, где предопределено немедленно состариться и испепелиться, — ненароком подумал я.
А ноги медленно несли нас к красному «Дому», где м-м-м… действуют тантрические силы, превращающие…
— На «Дом» надо смотреть с Любовью, — пронеслось в голове.
Я понимал, что Восток, тем более Тибет, и тем более Город Богов, полны загадок и тайн, неведомых нам — европейцам, и что наша европейская привычка чувствовать себя всезнайками и высокомерно относиться к таким понятиям, как «смотреть с Любовью», не может быть оправдана здесь, тем более здесь — в Городе Богов. Слово «грех», только начинающее входить в мое сознание после долгих лет атеистического воспитания в коммунистической стране, конкурировало с любознательностью и желанием познать неведомое через сугубо материалистический эксперимент, пусть даже этот эксперимент имел бы горделиво-фатальный конец, когда ученый своей смертью доказывает правомерность той или иной гипотезы. Но в мыслях совершенно ясно вырисовывалось, что смерть ради любознательности и ради удовлетворения любопытства ведущих светские беседы чопорных людей со стаканами виски в руках является сама по себе грехом, поскольку идет вразрез с жизнеутверждающей и жизнеоберегающей человеческой интуицией, которую мы, европейские люди, не привыкли слушать, да и… Бог создал человека не для того, чтобы его, человека, упомянули в разговоре, где рассказом о его «научной смерти» украсили бы наскучившую беседу о вкусе французских вин. Все же человек есть подсознательно прогрессирующее начало, то есть начало, ведомое, прежде всего, интуитивной подсказкой Бога, создавшего его и заставляющего его глубинно верить в Чудо Творения, где далеко не все подвластно человеческому осознанию и выглядит порой просто как невозможное и фантастическое, потому что человек есть дитя Творения, а не Творец. Поэтому детская вера в чудеса, потешающая нас, взрослых, есть не только отражение того, что нас, людей, создали, но и есть затаенное противодействие всевластию всезнающих седовласых академиков, ради «высокого» мнения которых ученые-исследователи порой идут даже на смерть, никому не нужную смерть, которая все равно не всколыхнет существующий пласт Вечного Чуда.
Медленно шагая, мы завернули за угол и увидели красно-желтый Дом Счастливого Камня. Заколотилось сердце. Взяв себя в руки, я прикинул высоту «Дома» — она была не менее 800 метров , что примерно составляло высоту трех Эйфелевых башен ( 320 м ), поставленных друг на друга. Видная отсюда, с юга, сторона «Дома» была совершенно гладкой; абсолютно вертикальная стена где-то на уровне половины высоты «Дома» приобретала более пологий характер, а ближе к вершине вновь становилась вертикальной с ровным закруглением кверху. На самой вершине по центру торчала какая-то округлая «шишка» с пупкообразным вдавлением сверху. Складывалось впечатление, что «Дом» когда-то был покрыт слоем раствора, остатки которого сохранились до сих пор. Кроме того, казалось, что верхняя часть «Дома» была изготовлена отдельно и посажена сверху с воздуха — четкая ровная линия, разделяющая верхнюю вертикальную и пологую части, говорила за это.
— Вот это монумент! — выдохнул Селиверстов.
— В этом случае я могу констатировать, что «Дом» никак не является естественным образованием, вне всякого сомнения — это колоссальный монумент древности, — проговорил Рафаэль Юсупов.
— И этот монумент называется Домом Счастливого Камня, — добавил Равиль.
Я принялся делать зарисовки, бегая то вверх, то вниз по склону. Но мне очень хотелось взглянуть на боковую северо-западную сторону «Дома» — там, мне казалось, должна находиться легендарная дверь, ведущая в Шамбалу. Я приостановил процесс рисования и, позвав ребят, пошел вперед, все более и более приближаясь к Дому Счастливого Камня. Я смотрел только вперед и не вертел, как обычно, головой, — а зря — справа во всем величии, оказывается, красовалось Главное Зеркало Времени.
Мой взгляд, прикованный к постепенно открывающейся по ходу движения северо-западной стороне «Дома», стал вскоре различать, что она имеет вогнутую поверхность. Я шел, внимательно вглядываясь, и наконец увидел то, чего ждал… У меня заколотилось сердце — в нижней части этой стороны «Дома» вырисовывалось как бы вырубленное квадратное отверстие, прикрытое изнутри каменной плитой.
— Неужели это и есть легендарные врата в Шамбалу? — хриплым голосом проговорил я, остановившись.
— Фасетка какая-то, которую кто-то вырубил в стене «Дома», — послышался голос Рафаэля Юсупова.
— А все-таки это не фасетка. Какой смысл высекать фасетку?
Если подойти и сказать: «сим-сим, откройся», то дно фасетки отойдет назад, и мы увидим лестницу, ведущую в Шамбалу, — утвердительно произнес Селиверстов.
Равиль стал снимать панораму, а я принялся рисовать. Было холодно. Замерзшие руки еле слушались. Время, как часы, тикало в ушах.
— Шеф, а не пора ли нам идти? Мне кажется, что я стареть начал, — услышал я сиплый голос Селиверстова.