В объятиях заката
Шрифт:
Он говорил так настойчиво, так убедительно, что, не думая о последствиях, она вложила свою руку в его ладонь и позволила ввести себя в круг танцующих. Он положил руку на ее талию, другой рукой поднял ее руку, и они закружились, подстраиваясь под движения других танцоров.
Сначала Лидии казалось, что у нее шесть ног: все хромые и торчат в разные стороны. Но Уинстон был терпелив и оказался хорошим учителем. И вскоре она успокоилась и начала понимать, что к чему. К тому времени, как они сделали четыре круга, у нее словно
Когда Росс увидел свою жену в объятиях другого мужчины, да еще такого, как Уинстон Хилл, совершенно неотразимого в своем ослепительно белом костюме и мягких коричневых кожаных ботинках, его пальцы непроизвольно сжали кружку с пивом, которую он собрался поднести ко рту.
Даже не осознавая того, что его глаза угрожающе сузились, превратившись в зеленые щелки, он продолжал следить за ними, как ястреб. Вряд ли он слышал, что говорят вокруг. Только Лидия, с ее развевающимися юбками, смеющимся ртом, вьющимися волосами, полностью владела его вниманием. Каждый раз, когда она пролетала мимо, совершенно его не замечая и улыбаясь Хиллу, пальцы Росса судорожно сжимали кружку. Он выпил еще глоток пива, и пружина внутри него сжалась еще туже.
— Пошли же, дурачок, — хихикала Присцилла, пробираясь в темноте к дальнему краю стоянки. — Говорю тебе, никто не видел, как ты тащил это пиво.
— У нас будет куча неприятностей, если выяснится, что кто-то видел. — Бубба осторожно оглянулся.
— Ну да! Никто даже и не пошевелился. Они слишком заняты весельем на своем глупом празднике. — Она прислонилась к дереву, убедившись, что ее груди достаточно воинственно выставлены вперед. — Я хочу, чтобы у нас была небольшая вечеринка только на двоих. — Она притянула его к себе. — Дай мне глоток пива.
Всю неделю она жила ожиданием танцев. Но Скаут сообщил ей, что не собирается проводить весь день Четвертого июля с этими пьяницами, и уехал в город, оставив ее одну. Ну, теперь она покажет этому сукиному сыну. Он что, думает, что он единственный во всем мире? Да ничего подобного!
— Стань поближе, Бубба, чтобы меня никто не видел. — Она поставила его там, где ей было нужно, затем подняла его руку с кружкой пива и поднесла ее ко рту. Она немного отпила, но постаралась, чтобы большая часть пива потекла по подбородку и на грудь. — О, Бубба, дай мне платок, быстро. Если мать почует от меня запах пива… страшно представить, что она со мной сделает.
Словно завороженный, он наблюдал за тем, как последние капли пива исчезали за корсетом Присциллы. Потом вынул платок и дал его девушке. И с совершенно глупым видом стал смотреть, как она расстегивает верх корсажа.
— Боже мой, оно дотекло до самой талии. Мне придется расстегнуть весь лиф, но ты ведь не станешь делать ничего, о чем потом пожалеешь, правда, Бубба?
Он глупо кивнул. Все поучения матери вылетели из его головы с такой же легкостью, с какой расстегивала пуговицы Присцилла.
Следя за ним краем глаза, Присцилла начала вытирать платком воображаемое пиво со своих обнаженных грудей, поднимая их, перекатывая, гладя соски до тех пор, пока они не встали торчком.
Наконец она выпрямилась и убрала платок, оставшись совершенно обнаженной. Бубба даже застонал. Этот звук зародился у него там, в чреслах, и с силой прорвался наверх.
— Присцилла, как ты красива, — выдохнул он.
— Это только слова. — Она изогнулась и приподняла груди, чтобы он лучше их рассмотрел.
— Присцилла, я люблю тебя. Я уже говорил тебе.
— Если ты любишь меня, тогда поцелуй… ну и…
В безмолвном восторге он глядел на нее, медленно приближаясь. Наконец он прижался к ее телу, и их губы слились. Присцилла устроилась поудобнее, так, чтобы чувствовать вздутие в его штанах. Бубба вскрикнул и прижался к ней. Положив руки на ее обнаженные груди, он начал их неистово ласкать.
— О, Бубба, это так приятно.
Она быстро провела языком по его губам. Юноша отпрянул. Он был поражен, но тут же увидел ее зовущие глаза и почувствовал, как рука девушки вновь притянула его к грудям. С безнадежным стоном отчаяния он опять припал к ее рту.
На этот раз его губы также разомкнулись и, подчиняясь ее желанию, он ввел язык в ее рот. Он осторожно ласкал ее соски, повинуясь только инстинкту. Но Присцилле не нужна была нежность. Она извивалась под ним, постанывая от удовольствия.
— Я хочу что-то показать тебе. — Прерывисто дыша, она оттолкнула его.
Его кровь буквально кипела, и Бубба не хотел останавливаться. Он вновь попытался завладеть ее ртом, но она отталкивала его, мягко смеясь и не давая его рукам добраться до своих грудей.
— Бубба Лэнгстон, веди себя прилично, — строго сказала она. — Обещай не рассказывать об этом никому. Я это скрываю даже от матери. — Она подняла юбку вместе с нижней юбкой и положила ему на бедро высоко поднятое колено. — Я купила эти сатиновые красные подвязки у торговца. Тебе их хорошо видно? Правда, они красивые?
Он даже и не посмотрел на подвязки, а все внимание обратил на мягкую белизну тела выше них.
— Да, я их вижу, — произнес он быстро и дотронулся до подвязок. Его пальцы поползли вверх, к ее бедру.
— Бубба, как тебе не стыдно! — Ее дыхание прерывалось, но она не останавливала его.
Поощренный, Бубба продолжил исследования, его дыхание шумно вырывалось из губ, рука наткнулась на островок волос.
— О, Присцилла, да на тебе нет ничего…
— Сегодня так жарко. Я хотела, чтобы было попрохладнее. О, Бубба, не надо, Боже, зачем ты трогаешь меня там?
— Позволь мне, Присцилла, — просил он. — Я не сделаю тебе больно. Я что, поранил тебя? Я больше не буду.
— Нет!