В огне торпедных атак
Шрифт:
Через несколько дней наш катер перебазировался в Геленджик. Отсюда почти каждую ночь мы ходили на выполнение задания. Сначала на время выхода в море мы оставляли Вальку на берегу где он помогал, базовой команду А потом когда настала пора охраны Малой земли, Валька забирался в машинный отсек и ходил с нами в ночные дозоры, на постановку минных полей.
Очень скоро Валька освоил моторное дело. Он никогда не пропускал занятий, которые проводил механик или старшина с мотористами. Наблюдал, как действуют Кузнецов и Шаманский, что они делают
На походе он неотлучно находился возле Кузнецова. Сколько у него было радости и детской гордости, когда моторист выходил на несколько минут из отсека и оставлял его одного у мотора! В базе не было конца его рассказам, как он "долгое" время стоял на вахте.
Валька и действительно уже мог в какой-то мере заменить Кузнецова в отсеке, заводить мотор и управлять им. Но его интересовало не только моторное дело. В походах он часто сидел на рубке, нес наблюдение и обо всем замеченном докладывал командиру.
И вот случилось так, что Валька оказался участником ожесточенного боя, проявив при этом большое мужество и оказав экипажу неоценимую помощь.
...Ночная мгла окутала Геленджикскую бухту. Тихо. Только изредка слышен приглушенный рокот моторов - корабли, приняв десант, отходят от причалов в глубь бухты. Идут последние приготовления к штурму Новороссийска.
К пирсу швартуются охотники подразделений офицеров Глухова и Сипягина. На них размещается батальон капитан-лейтенанта Ботылева. Ему предстоит одна из самых трудных задач - разбить центр сопротивления врага, занять железнодорожный вокзал и здание клуба имени. Сталина, где размещается командный пункт передовой линии противника.
У другого причала принимают морскую пехоту рыбацкие сейнеры - неутомимые труженики моря. Какую только работу они не выполняли за годы Великой Отечественной войны! Высаживали десанты, перевозили боеприпасы, раненых и эвакуируемых, совершали походы в тыл противника, несли ночные дозоры.
У главного пирса стоит тройка небольших катеров-лимузинов старшего лейтенанта Куракина. На них группа моряков-автоматчиков. В руках ломы, топоры, разноцветные фонари. Они должны высадиться на молах, установить входные огни и дать сигнал, что путь свободен, после того, как лимузины очистят вход от бонно-сетевого заграждения.
Я брожу по пирсу, у которого ошвартован наш торпедный катер. Все. готово, ждем только приказа о выходе в море. Сколько раз за годы войны приходилось так томиться, но вновь и вновь волнуешься, нудно тянется время, в голову лезут воспоминания.
Я думаю о том, что всего два года назад в начале лета сюда съезжались со всех концов страны пионеры, наполняя маленькую бухту и приморский городок веселыми голосами и звонкими песнями. По воде скользили шлюпки и яхты, а в зарослях горных склонов раздавались барабанная дробь и сигнал пионерского горна...
Прохладный ветерок заполз под реглан, заставил поежиться. Я насторожился и глянул на часы: уже скоро! В бухте - темень и тишина. Зловещая тишина перед боем. А со стороны Новороссийска доносился приглушенный гул: в течение нескольких месяцев днем и ночью шли бои на Малой земле, где высадился десант Куникова, и в районе цементных заводов, где стали насмерть бойцы Приморской армии, задержав наступление фашистов.
В темноте раздались шаги, и на пирс поднялся начальник политотдела.
– Как, командир, готовы?
– спросил он.
– Готовы, товарищ капитан 3 ранга.
– Как экипаж?
– Только что провел беседу, настроение боевое.
– А как у вас Валька поживает? Его не стоит с собой брать. Бой будет жестокий.
– Да, мал еще, - согласился я.
– Мы его на берегу оставили.
– Что ж, добро!
– сказал начальник политотдела.
Желаю удачи.
Капитан 3 ранга ушел. Вахтенный краснофлотец доложил:
– Товарищ старший лейтенант, с головного катера сигнал.
Я отдал команду:
– По местам стоять, заводить моторы! Раздались хлопки, рокот моторов. Со стоящих рядом катеров послышалось:
– Отдать носовой!
– Есть, отдать носовой!
– Отдать кормовой!
– Есть, отдать кормовой!
Один за другим от пирса отходили катера нашей группы.
На верхней палубе было тихо. Все люки и иллюминаторы плотно задраены и затемнены. Мелко дрожит корпус - значит, ровно работают моторы.
Я стою у штурвала, в командирском люке. Слева, чуть ниже, старшина механик катера управляет моторами. Его голова на уровне моей груди.
Во входном люке, у пулемета, - командир отделения электриков Саша Петрунин. Он наблюдает за морем по правому борту. У крупнокалиберного пулемета сидит боцман и наблюдает с левого борта.
Погашены все наружные огни. Темно. Тихо. Лишь слышно, как за бортом шумит вода да урчат работающие под глушителями двигатели.
Мы подходим к траверзу мыса Дооб. Петрунин доложил:
– Справа белый проблесковый огонь!
– Есть, белый проблесковый!
– ответил я и, повернувшись к боцману, сказал: - Боцман, смотреть за головным, сейчас будет поворот!
– Справа 90, красные створные огни мыса Дооб!
– снова доложил Петрунин. И вслед за его докладом голос боцмана:
.
– Головной начал поворот!
– Есть! Старшина, меньше газ!
– И я стал вращать баранку вправо, стараясь удерживать катер в струе головного.
Поворот окончен, и катера, словно стая журавлей, ровным клином понеслись по курсу, ведущему к Новороссийску.
Миновали Малую землю. Скоро она станет Большой. Куниковцы соединятся с бойцами Приморской армии и десантом, который высадим мы.