В огонь и в воду
Шрифт:
Принцесса шла медленно, опустив руки.
Толпа окружила Орфизу и осыпала её похвалами, сравнивая её с богинями Олимпа. Дамы толпились вокруг Югэ и поздравляли его с успехом.
— Посмотрите, — сказала одна с влажными глазами, — вы заставили меня плакать.
— А я, — сказала другая, — должна признаться, что если бы со мной заговорили таким языком, с такой страстной пылкостью, мне было бы очень трудно устоять.
Принцесса Леонора прошла гордо, не останавливаясь, сквозь толпу, осаждавшую её с возгласами восторга и удивления, и, не ответив никому ни слова, направилась прямо к дверям в конце галереи. Через минуту она скрылась в саду.
Дойдя до дальнего угла, где уже не слышно было праздничного шума, она замедлила шаг и поникла головой на грудь. Теперь её уже больше не поддерживало волнение игры и гордость знатной дамы. Она вспомнила все, что произошло в о время спектакля, и две слезы, медленно набиравшиеся под веками, скатились по её щекам.
В эту минуту перед ней встала тень на повороте аллеи, и тот самый незнакомец, который только что ушел так поспешно от Лудеака, прикоснулся к ней рукой и вывел из печальной задумчивости.
— Орфано! — вскрикнула она, — это вы!
— Да, тот самый Орфано, который любил вас так сильно и думал уже, что в сердце у него не осталось ничего, кроме пепла! Я увидел вас в театре, слышал, что ваши уста произносили какие-то стихи и все существо мое содрогнулось! Я уже не надеялся вас встретить после того давнего, памятного дня, когда вы оттолкнули ногой мою любовь. Я нахожу вас… вы плачете, и я чувствую снова, что вся кровь в моих жилах по-прежнему все-таки принадлежит вам!
— Да, давно это было! Сколько лет прошло? Не знаю уже. Но если я заставила вас страдать, то за вас хорошо отомстили, поверьте мне!
И, склонив голову, побелевшими губами, как будто говоря сама с собой, она продолжала:
— И я тоже узнала, что такое ревность, и я тоже узнаю теперь, что такое слезы! Как он смотрел на нее! Каким голосом он говорил ей эти стихи, в которых каждое слово — признание! И как она счастлива была, слушая его! Любовь облекала её будто новой красотой. И все это возле меня, которой он даже и не замечает!
Она прислонилась к дереву и помолчала с минуту.
— Если нужно отомстить за вас, поразить, наказать, скажите одно слово, и я готов! — прошептал Орфано.
Принцесса взглянула на него, как бы пробуждаясь от сна, потом с усилием овладела собой, сказала:
— Что вы здесь делаете? Что привело вас сюда? Зачем? С какой целью? Какими судьбами вы оказались в Париже? Что вас выгнало из Италии? Откуда вы пришли? Куда идете?
Горький смех искривил губы Орфано.
— Спросите лучше у того увядшего листа, что я попираю ногой, какой ветер сорвал его с дерева? Спросите у него, куда он полетит? Причина моего несчастья носит имя…, которое вы знаете. Ее зовут Леонорой. Я бежал от её глаз, я бежал от её презрения. И с того дня я блуждаю туда и сюда по воле какой-то фантазии или бедствия. Сегодня меня ведет ненависть, завтра — меня толкает вперед бешенное желание убить кого-нибудь или самому быть убитым. То, чем я был прежде, я оставил там, где знал вас. Я спустился под гору, оборвался… Что за дело, чем бы я мог быть? Вы не хотели любить меня!
— И теперь Орфано де Монте-Россо, владевший дворцами и замками, стал искателем приключений, не правда ли?
— И целый сонм дьявольских страстей воет вслед за ним! Маркиз стал разбойником.
Лицо его затуманилось.
— Ах! Если бы вы захотели! — продолжал он, — если бы жалость тронула ваше сердце, какого человека вы сделали бы из меня! Для вас мне все показалось бы легким!
— Но могла ли я, скажите сами принять руку, окровавленную злодеянием? Ах! Мое сердце возмутилось при мысли о том, какое имя вы мне предлагаете. Сумели ли вы сохранить его, скажите?
— Оставим это, — отвечал итальянец, сильно топнув ногой. — Прошедшее умерло! Я отдался душой и телом приключениям. Каждый день бывает что-то новое: кончается одно, другое тотчас начинается! Когда у меня нет своих, я охотно берусь за чужие.
— Уж не что-нибудь в том же роде привело вас и сюда?
— Тьфу! Сущая безделица! Какая-то женщина, как я догадываюсь, противится своему обожателю, ну вот, я и взялся её похитить, чтобы избавить её от скучных размышлений.
— Орфиза де Монлюсон, может быть?
— Да, так именно её мне назвали. Блондинка, которая была бы и хороша, если бы не было вас рядом с нею. Легкое насилие поможет её счастью и все кончится свадьбой. Может статься, сказали мне, что кавалер, взирающий на неё нежными очами, бросится наперекор нашим планам. Мне поручено не щадить его, и на меня не рассердятся, если удар шпаги свалит его слишком сурово наземь.
— А вы знаете этого кавалера?
— Я сейчас его видел. Судя по его взгляду, он далеко пойдет, если ему дадут время. Его зовут, кажется, граф де Шарполь.
Принцесса едва сдержала крик, готовый вырваться у нее, и, сделав шаг в сторону, чтобы скрыть свое лицо в тени деревьев, сказала:
— Если бы я положила свою руку на вашу, Орфано, и попросила маркиза де Монте-Россо оказать мне услугу. Если бы я попросила его в память его любви к Леоноре в то время, когда он виделся с ней в садах её отца во Флоренции, — скажите, оказал бы он ей эту услугу?
Что-то влажное показалось на глазах павшего дворянина: он смиренно протянул свою голую руку.
— Правда? Как тогда, вы положите вашу обожаемую ручку вот на эту?
— Можете взять её, если поклянетесь сделать сегодня то, что я скажу.
— Клянусь!
Тонкая, белая ручка принцессы опустилась в грубую руку авантюриста. Он медленно поднес её к губам.
— О! Моя молодость, — прошептал он.
— Вы стоили лучшей участи, Орфано, но ничто не может исправить сделанного! По крайней мере, я унесу об этой встрече, которая будет, вероятно, последней между нами, хорошее воспоминание.