В окопах времени (сборник)
Шрифт:
…Об асфальт. Какой асфальт?!
– Эй, ты чего толкаешься? Откуда вообще выскочил, придурок!
– Может, ему плохо?
– Гы, или слишком хорошо!
Дома! Опять дома! Или – все это, 41-й год, война, кровь, пулеметная пуля в спину – привиделось? Бред от удара по голове? А где тогда гопота? Вообще, где я? И когда я?
Сеня брел к магазину. Шел третий день после его возвращения не то из прошлого, не то из бреда. Как выяснилось, он отсутствовал дома ровно сутки. Ветровка пропала. На майке, там, куда попала пуля, было опаленное
Сегодня мать разрешила сходить в гастроном за кое-какими продуктами. Хотелось выйти на воздух, да и курить хотелось – уши пухли, дома же не разрешали, боялись сотрясения. Подойдя к киоску с куревом, Сеня, неожиданно для самого себя, вместо привычного по прежней жизни «Парламента» спросил:
– Папиросы есть какие-нибудь? «Беломор», например?
Продавец почему-то оглянулся по сторонам и, заговорщицки подмигнув Сене, сказал:
– А как же!
– Давай пачку.
Закурив (парень из киоска казался почему-то удивленным), Сеня вдруг услышал песню. Играли на гитаре, компания в ношеном камуфляже, стоявшая в глубине двора. Песня была старая, но раньше парень не обращал на нее внимания – нудная, и не потанцуешь. Сейчас же аккорды проигрыша схватили сердце в кулак. А уж слова…
Третий день пошел без меня —
Я остался там, на войне.
Пуля-дура третьего дня
Молча поселилась во мне…
«А ведь это про меня песня! Я остался там, на войне! Три дня назад, в июле сорок первого. В девятнадцать, но не с четвертью, а с половиной, лет»… Сеня, как завороженный, подходил все ближе к этой компании. Парень, игравший на гитаре, посмотрел в его глаза, что-то увидел там, понятное себе, мазнул взглядом по седой пряди. Кивнул головой, как бы разрешая подойти. Допев, спросил кротко:
– Кавказ?
– Нет, западнее намного, – ответил Сеня, странным образом угадав смысл вопроса. Музыкант на секунду нахмурился, что-то высчитывая про себя, потом, придя к какому-то выводу, протянул:
– Понятно…. Оставил ТАМ кого-то?
– Да…
– Парни…
Слушатели расступились, пропуская молодого человека в свой круг. Он вдруг ощутил в своей руке граненое стекло. Кто-то сбоку пояснил:
– Годовщина сегодня, по Володьке. Он там остался. Давай за всех, не вернувшихся…
Проглотив огненный комок не то водки, не то чего-то, что не давало дышать, поинтересовался:
– Ребята, а вы кто? Вроде раньше я вас тут не видел?
– Правильно, вон, Рыжий недавно в тот вон дом переехал. Сегодня вроде как и новоселье. А мы – поисковики, клуб.
– Тогда у меня к вам дело есть, – внезапно решился выяснить все окончательно Арсений. – Есть информация о воинском захоронении, июль 41-го. Километров тридцать от райцентра, около деревни одной. Есть координаты и приметы, надо бы проверить. Экипаж ТБ-3 там лежать должен.
Деревня вдали выглядела совсем не так, как описывал Арсению дядька Василий. И не только деревня. Исчез напрочь лесок из кленов и осин. Речушка ушла на дно магистральной мелиоративной канавы, заболоченная пойма превратилась в поле. А в скором будущем обещала превратиться в рощу – виднелись ряды посадки примерно пятилетнего возраста. Зато валун и лежал там, где его бросил ледник. Эдакий якорь к прошлому.
– Вот, от этого камешка – сто шагов к югу.
– Хм… Шаг – это единица расплывчатая. Металлические предметы в захоронении были, не знаешь?
– Должны были быть – медальоны, фляга пробитая. Кусок обшивки от самолета – на дне могилы.
– Ну, тогда найдем! – повеселел Шура, собирая миноискатель.
Они нашли.
Пять костяков, бережно переложенных в маленькие, как игрушечные, гробики для перезахоронения на поселковом кладбище. Три медальона, из них два – пустые. Только в одном просматривалось какое-то содержимое. Этот медальон командир отряда запаковал отдельно и особенно бережно, для передачи в экспертизу.
Нашли.
Все, как описывал Сене дядька Василь, Василий Никифорович: пять тел, остатки летной сумки, проржавевший до состояния прослойки земли другого цвета лист металла под скелетами, даже раздробленная нога у летчика, лежавшего в могиле слева.
Арсений почувствовал головокружение. Значит, все, пережитое им – не какой-то замысловатый бред? Но как такое возможно? Надо еще одну проверку…
– Знаете, если тут все так совпало с рассказом… Километрах в двадцати западнее должна быть братская могила. Беженцы, жертвы бомбежки. Двадцать четыре человека, но там, сами понимаете, никаких медальонов нет и быть не может.
– Ничего, главное – найти. Если хоть какой-то намек будет, эксперты личность установят. Если, конечно, родственники живы, для образца ДНК. И если, конечно, денег на экспертизу найти…
В конце экспедиции Арсений, отбившись от группы поисковиков, заехал в деревню З. Заново отстроенная и заселенная, она не разделила судьбу Хатыни. Эта деревня со времен войны изменилась меньше, чем та, возле которой было захоронение советских летчиков. Количество подворий увеличилось раза в полтора, дворов до семидесяти-восьмидесяти. Правда, сами участки стали значительно больше – не обрезанные по самые стены, а с садами, огородами, цветниками перед многими домами. За счет этого деревня казалась выросшей вчетверо.
Арсений прошел по той же дороге, что и в июле 1941-го. Увидел снова кромку леса. Между деревней и лесом стояли, как и прежде, хозяйственные постройки, правда, как показалось молодому человеку, чуть дальше от домов. Подойдя поближе, парень понял, что не показалось. На месте прежнего тока стоял скромный бетонный обелиск с жестяной табличкой. На ней было написано: «Здесь … июля 1941 года немецко-фашистскими захватчиками была уничтожена группа пленных и местных жителей. Всего … человек, из них … детей». Слов о деревне, уничтоженной со всем населением, не было. Арсений не мог вспомнить, до переноса говорилось ли о полном уничтожении всех жителей или только об уничтожении деревни как таковой? Самое главное, что и не проверишь – изменилась история или нет, теперь во всех источниках будет новая версия.