В окопах времени (сборник)
Шрифт:
Митька вытянулся что было сил перед строгим взглядом комбата.
– Батальон! Станооооовись! В колонну по два, шагом…
И они ушли. Ушли в закат. Уш…
Пальцы разжались. Граната покатилась по ржавой земле, тонко звякнув о стекло в сумке…
Вятка, 2009 г.
Алексей Ивакин
Могло бы быть
– Лех, уснул, что ли? На пары идешь?
Не открывая глаз, греясь на жарком, не по-осеннему, солнце, я ответил:
– У
– Перепил, что ли, вчера? Семинар через десять минут.
Я все-таки открыл глаза и посмотрел на…
Батюшки!
Юрка Васькин! Ущипните меня за задницу… Он же… Он же погиб в девяносто девятом! После универа поработав учителем в сельской школе, став «Учителем года», не выдержал бескормицы и завербовался в армию.
И тут, из глубины бессознательного, прокатилось по душе мягкое цунами.
Мать твою… Дочитался…
Самое смешное, что я не испытал никакого хроношока, как описывают фантасты. Шок был у меня от другого. От даты.
Шестнадцатое сентября девяносто первого года.
Ну, почему все люди как люди, попадают в ключевые моменты истории, а я вот в шестнадцатое сентября? На год бы пораньше, до ГКЧП, а сейчас-то что? Поздняк метаться…
– Ты идешь, нет? – нетерпеливо переспросил Васькин.
– А? Да, конечно!
Блин! А здорово же, так-то! Тело молодое, зубы целые, гормоны плещут! Ууууух! Студенточки пошли на учебу… Вот эту я оприходую через месяц, вот ту через два дня после первой… Ыыыыых!! Ну, здравствуй, молодость!
– Юрка! – от переизбытка чувств хлопнул я Васькина по плечу. – Хорошо-то как! Только пообещай мне в армию не ходить!
Тот постучал мне по лбу указательным пальцем:
– Хватит мне, я свои два года оттоптал. Пойдем уже! Останин опоздавших не пускает, знаешь же.
И я, почти вприпрыжку, помчался на семинар по «Основам современной цивилизации».
Это у нас, на первом курсе исторического факультета, так переименовали в сентябре девяносто первого «Историю КПСС».
Память стала проявляться, словно фотографии в кювете. Я уже и забыл, что такое пленочная фотография… А вот же какие ассоциации пошли…
Останин – зверь-мужик. Вел он у нас тогда философию и те самые «Основцы» – это у нас так предметы любили сокращать. По примеру «Республики ШКИД». Любимые фразы Алалоста – Сан Саныча Останина – были «Место женщины в постели, а не на истфаке» и «В Кирове только два интеллигентных человека. Я и мой друг. Друг уже умер». Получить «отлично» у него было невозможно. Легче на Луну слетать или в прошлое вернуться. Философию я ему буду сдавать шесть раз. До потери сознания буду учить ненавистного Платона. И сам буду преподавать его в курсе «История психологии» спустя пятнадцать лет… Смешно!
Блин! Знакомые все лица! Серега Ерохин, он же Курт – станет менеджером по продажам в «Строймаркете», Леха Колодкин, он же Ганс – в будущем директор маленькой, но стабильной фирмы по лесозаготовкам, Колька Ямшитов – церковный сторож, Мишка Курашин – управделами «Молодой гвардии»… Никто, кроме Васькина и Димки Васильева – по прозвищу «Большевик», так и не станет учителем истории. Кроме девок, конечно. Половина из них замуж на третьем курсе повыскакивают. Большая часть по залету, да. Потом разведутся, снова замуж, уже осмысленнее…
И тут меня словно обухом.
Иришка!
Она же тут, в этом корпусе, пока еще Кировского педагогического института! Прошлое накатило с такой силой, что у меня, кажется, заполыхало лицо.
– После пар стипуху дают! – шепнул мне усевшийся рядом Курт. – Потом идем в общагу, места получать!
Да, точно… Сегодня же день заселения… Я получу место в двухместной комнате, вместе с Колькой Ямшитовым. Там он, кстати, и начнет спиваться. А я через год приведу в эту комнату с обшарпанными стенами, заклеенными вырезками из журнала «Советское фото», Иринку. Под утро отведу ее в общий – два на этаж – туалет. И пока она там моется из обычного крана холодной водой, выброшу из окна – прямо в мусорный бак – простынь с кровавым пятном в виде бабочки. Не отстирать уже. Привезу комендантше другую.
А Иришка выйдет замуж все равно за другого. За пейджер, за новенькую «девятку» и за однокомнатную квартиру. Предпочтя нищему студенту биржевого игрока. Меня будет потом мотать из запоя в запой, с работы на работу. С четвертого курса я вылечу, поступлю заново на психолога. Отлежу в реанимации три месяца… Женюсь, разведусь. И только через семнадцать лет забуду ее, найдя, наконец, новую настоящую любовь…
Не будет этого!
Здесь этого не будет!
Так… Сегодня стипуху дают. Первую. И офигенно большую. За два с половиной месяца – триста семьдесят пять рублей. Правда, на них и купить-то нечего. Бутылка водки – в магазине пять, но по талонам. Поэтому мы литруху бельгийского спирта «Рояль» сегодня возьмем. В киоске. За пятнадцать. А водка там двадцать пять, кстати… Коммерческие цены. От этого еще долго киоски комками будут называть…
Думай, Леха, думай!
Значит, получаю стипуху, еду на вокзал. Беру билет до Москвы. Он тут пятнадцать стоит по студенческому. Туда-сюда – три червонца, плюс червонец на пожрать. Закупаю там книги, везу сюда и продаю. Через пару месяцев я куплю тут Толкиена по пять рублей за том. Сейчас тут все нарасхват. Возьмут и Чейза, и Фрейда, и Донцову…
Блин, нет тут еще Донцовой, слава Богу…
Поездочка мне процентов триста прибыли принесет!
Через годик прибарахлюсь и квартиркой, и машинкой – в задницу «девятку» – сразу иномарочку! И пейджер брать не буду. Возьму сотик. В Кирове сотиков еще ни у кого нет!
Блин! А что же я торможу-то так? Может, мне писать начать, параллельно? «Ночной дозор», там… Что я, не осилю? Жаль, компьютеров еще нормальных нет. Придется на машинке шлепать. Могу песни писать – хиты будущего… «Лучшие друзья девушек – это бриллианты!»
Копейки, это… Копейки…
Блин! У бати же десять тысяч советских рублей на книжке! Через полгода он их снять не сможет – НИКОГДА! А там как раз приватизация, ваучеры дадут… Акций «Газпрома» надо прикупить будет… Главное, батю уговорить деньги снять. Копит он, блин. На «Волгу». Не знает, что так на «копейке» и проездит до десятых годов двадцать первого века.