В окопах времени
Шрифт:
— Знаешь, Сань, я тоже хотел сказать, что перехожу на другую работу. В институте гроши платят, так что хрен с ней, с наукой…
— Ну, чего тогда, давай-ка вместе с парнем к нам в субботу, отметим окончание эксперимента…
— …Дети, мне нужно отойти по делу. — Воспитательница Наташа, молодящаяся тетка неопределенного возраста, торопилась: ее ждал новый ухажер. — За порядком пока последит Коленька Пржевальский. Коля, я на тебя рассчитываю…
Группа притихла. С Колькой было лучше не связываться: он дрался так, как будто в последний раз. И умел поддержать порядок…
Сергей Николаевич Пржевальский, скромный менеджер ООО «Сигма+», шел домой. Сегодня была зарплата, и в кармане у Сергея Николаевича был его месячный оклад — 32 000 рублей. Плюс премия — еще 20 000. «Надо будет Кольке новый телефон купить, — рассуждал Пржевальский, — а то ходит со стареньким «^ешешом». Небось, перед девчонками неудобно… Однако можно было бы и фонарь повесить, а то темно как у негра известно где…»
Задумавшись, он не заметил, как дорогу ему заступили несколько подростков. Пржевальский обнаружил их только тогда, когда один из окруживших его юнцов нарочито хрипловатым голосом спросил:
— Слышь, мужик, на пиво не добавишь?
— Ага, и на водочку с закусочкой, — явно издеваясь, добавил другой. — Ну, давай, давай, дядя, не жмись. Бог велел делиться, не слыхал?
«Во влип!» — облился холодным потом Сергей. Не так страшно то, что отнимут деньги, хотя это тоже очень плохо. Страшно другое: искалечат или даже убьют просто так, рисуясь своим молодечеством. А с кем же тогда Николай останется?
— Ребята, — голос звучит неестественно глухо, — ребята… Пары сотен хватит? — жалкая улыбка, чуть склоненная голова, — у меня больше нет…
— Проверим, — подростки, опьяненные своей силой и безнаказанностью, уже хватали его за руки, грубо шарили по карманам…
— Стой, братва, стой… Эта, типа, прощенья просим, ошибочка вышла. Не признали, Сергей Николаевич, эта, извиняемся… Тут темень, ва-аще, ни х… не видно, своих не узнаешь. Вы тока не подумайте чего, мы ж так, попугать, а бабла нам нафига не надо — капуста, в натуре, имеется… Мы пойдем, ага?
— Ага… — только и сумел сказать Пржевальский.
Он ничего не понимал, но попытался уйти с достоинством. Уже сворачивая за угол, он услышал голоса:
— И чего, Март, зассал? Чего козла отпусти… — вопрос прервался звуком удара.
— Ты, б…, за базаром следи, баран. Это, — голос понизился, но Сергей Николаевич все же расслышал, — это — Коляна отец, понял, урод? Тебе с Коляном объ-яснялово надо? Мне — на х… не надо…
…Пржевальский вошел в квартиру и с порога крикнул:
— Сынок, привет. Я пришел.
— Привет, бать, — из комнаты вышел сын.
Невысокого роста, одетый в старенькие домашние джинсы, он казался таким домашним, таким тихим, что Пржевальский невольно успокоился. В конце концов, совсем не обязательно, чтобы сын был драчуном или, того хуже, главарем этих питекантропов. Очень может быть, что эти оболтусы просто списывают у Кольки уроки и боятся, что лавочка закроется…
— Представляешь, — Сергей Николаевич поставил сковородку на плиту и теперь выбирал яйца для вечерней глазуньи, — меня сейчас какие-то обормоты чуть было не ограбили. Накрылся б тогда твой новенький мобильник, мне ж сегодня еще и премию дали…
— Кто? — сын перестал резать колбасу и пристально смотрел на отца, слегка закусив губу. — Ты не знаешь, кто?
— Да нет. Какие-то подонки из нашего дома. Один из них, Март у него кличка, узнал меня. Вот и отпустили.
— Хорошо. Это Андрюха Майский. Его все Мартом зовут. Со мной в школе учится.
— Вот поэтому, видимо, и отпустили…
— Ага, — сын встал из-за стола, — пап, я сейчас. Ты извини, я позвонить забыл…
Сергей Николаевич занялся ужином и не услышал, как сын, плотно затворив за собой дверь, тихо выговаривал в трубку: «Март? Зачем около дома? А я где сказал? Хорошо, пусть тебе будет стыдно…».
И, конечно же, он не знал, что после разговора с тихим и вежливым Колей Андрей Майский — Март долго сидел, содрогаясь от ужаса, и жалел только о том, что нет у него родственников в другом городе, куда не доберется Колян Пржевальский по кличке Абрек…
На кладбище было грязно, мокро и уныло — как и положено на кладбище. Александра Ивлева хоронили скромно. Когда разошлись немногочисленные коллеги и знакомые, у свежей могилы остались четверо: вдова с дочерью и Пржевальские — отец и сын. Сергей Николаевич подошел к Светлане, вдове Ивлева, и чуть приобнял ее. Светлану он знал уже очень давно — они были знакомы по институту. Ивлев женился тридцать лет назад, но супругу свою знал долго и ухаживал за ней еще в студенческие годы.
— Света… — интересно, что еще можно сказать, когда глупо и бессмысленно погибает человек, еще не слишком старый, и для его жены все обрывается со смертью того, кто был дороже всех? — Света, мы с Николаем поможем, если что…
Николай Сергеевич, стоявший чуть в сторонке, услышав отца, молча кивнул. А потом снова повернулся к Наташе, дочке Ивлева, которая тихонько рассказывала ему, что отца сбила пьяная девчонка, не справившаяся с управлением дорогущего «Ьехиза».
— …А опер нам сказал, что расследование установило, что у отца сердце остановилось прямо на дороге. И девица эта уже на мертвого наехала. — Наташа сжала кулачки. — Конечно, тот, кто своей подстилке эту тачку подарил, тот и в милиции отмазал…
— Как, ты сказала, фамилия того опера, который дяди-Сашино дело вел? — поинтересовался Пржевальский-младший.
— Рублев, старший оперуполномоченный капитан Рублев. Только я не говорила. — Наташа бледно улыбнулась. — Я тебя, Колька, всю жизнь знаю и сколько знаю — ты никогда ничего не забывал.
— Ага, — Николай тоже улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, успокаивающая. Потом он скорчил страшную гримасу и трагическим шепотом провыл: — Отдавай назад моего медвежонка!