В окопах времени
Шрифт:
Не знаю, какой он был.
Фотографий нет. Родственников не нашли.
Черные кости в руках — и все. Почти ровесник… Мне тридцать шесть, пока…
Ну, там еще личные вещи. Ложка, бритва, котелок…
Вы спросите — куда мы их деваем?
А куда их деть?
Если родственники есть — им передаем. Если нет…
Дома храним.
Да. С могилы. Чужие это вещи.
Но выбросить… Рука не поднимается.
Если оставить на могиле, скажете вы? А знаете, кто их потом продаст?
Впрочем,
Повторюсь. Самое обидное — пустой медальон.
Водос. 1998 год.
Подымаю бойца. Осколки медальона, разбитого пулей… Сгнила записочка…
Это ерунда, что их не заполняли и выбрасывали.
Вот ты, читатель, ты бы выбросил весточку домой?
Последнюю весточку?
Я бы нет.
Заполняли. Мы нашли как-то патрон странный. Пулю боец достал, порох высыпал и, перевернув ее, вставил обратно.
А внутри самодельная записка.
Просто многие заполнялись химическим карандашом. Или чернилами. А они имеют свойство растворяться в болотах.
Обычный карандаш не растворяется.
Перед тобой миска с водой. Суешь туда чистый листок бумаги. Туда осторожно вытряхаешь записку. Потом двумя иголочками осторожно — миллиметр за миллиметром — разворачиваешь ее в воде, распрямляя на бумажном листе. И пытаешься разобрать почерк.
А вот еще…
Если записка пуста — ни в коем случае не выбрасываешь. Когда приедешь домой — она высохнет к тому времени, — сканируешь и в «Фотошопе» делаешь перевод в негатив. И на черном видны элементы продавливания ручкой…
Жаль, что у нас в девяносто шестом не то что «Фотошопа», компьютеров-то не было…
Севастополь. 2009.
Поднимаем бойца. Верховой. То есть лежит на камушках. Сверху тонкий слой мха.
Сережка Ширшиблев его поднимает. Я мимо иду к своему бойцу. Отлить ходил, ага… И чего-то нога в ботинке зачесалась. Нагибаюсь — медальон перед глазами.
Пустой. Крышка снята. Рядом валяется.
Послали домой похоронку в сорок четвертом. Но не похоронили. Мекензиевы горы. Второй кордон.
Порой вместо медальона бывает — ложка, кружка, фляжка, бритва, котелок…
Про один котелок я уже рассказывал.
Вот про второй.
Демянск. 1999.
Поднимаем бойца. Немецкая ложка. Немецкий котелок. Немецкий ремень. Немецкая фляжка. Трехлинейка. Наши ботинки. Граната — колотушка (Немецкая). И все.
Из косточек — бедренные, лучевые, немного ребрышек, две ключицы, кусочки черепа.
На котелке выцарапано — «Ваня». Крупно так выцарапано… А на фляжке — «Ханс». Тоже крупно…
Кто ты, боец?
Ты русский Ваня? Ты немецкий Ганс?
Мне уже без особой разницы.
Подняли.
Вместе со всеми. С нашими.
Медальоны…
Вот вы над фильмом «Мы из будущего» ржете…
Правильно и делаете. Сказка.
А вот Толик Бессонов тезку поднял как-то.
Медальон читаем — «Красноармеец Бессонов…»
Толик тогда в лес ушел один. Часа два его не было.
Все-таки — одно дело косточки в руках безымянные держать, другое — видеть потом фотографию того парня, который тебя спас.
Он меня спас, чтобы я пил немецкое пиво и ходил на айренбля-пати…
И правильно сделал, потому что жизнь продолжается, потому что нам надо жить и ходить на эти пати, и пить пиво, и делать детей…
Он делал то же самое.
Работал, пил, веселился, делал детей…
Только он еще смог спасти меня. А я так никого и не спас. Я просто ищу эти маленькие черные пенальчики, чтобы вернуть двоюродному внуку личные вещи никогда не знаемого им деда…
Вообще-то их на самом деле мало.
Один к СТА.
То есть на сотню найденных бойцов — один медальон. ОДИН!!!
Из десяти медальонов — читаемы в лучшем случае пять.
Вот и считайте.
Только не надо делать вывод, что у нас потерь было «стопиццот мильенов».
Потери были примерно одинаковые что у нас, что у немцев.
В 41–42 — мы больше теряли.
В 44–45 — они.
Это война.
Да. Наших больше лежит на полях в России. А в Германии немцы так же лежат. Немцы сорок пятого года.
А некому было хоронить. Просто некому. Не до этого было. Надо было дома заново строить.
Это наш русский характер такой.
Биться до смерти, а там будь что будет.
Вы представляете, что творилось там, от Москвы до Берлина после войны? И творится…
Впрочем, это уже другой рассказ…
4. ПОСЛЕ ВОЙНЫ
А после войны некому было хоронить.
Представьте себе — городок Чудово. Маленький такой. На таких городках стоит Россия. Нет, не правильно…
Россия — это такие городки.
Вот так правильно.
Там пьют самогон, курят «Приму», бьют по пьяни жен, делают для нас с вами «сникерсы» и «марсы».
Там фабрика «Кэдбери».
И еще пара школ, дом-музей Некрасова и вокзал.
И еще филиал Сбербанка.
Осенью 1998 года мы почему-то ночью туда приехали. Сашка Сороко — это у него фамилия такая — тогда работал охранником в этом самом банке.
Вот мы ночью к нему и приперлись. Ну, конечно, затарились по самое не могу.
Я и Ритка. Парни у нас уже в Демянске были… Мы чего-то припозднились, не помню уже почему.
Ну вот и сидим-пьем ночью в Сбербанке. Радуемся встрече.