В осаде
Шрифт:
Куценко помолчал, потом поразмыслил вслух:
— Уйти он, может, и уйдет. Да ведь опять придет, сукин он сын! По сведениям, которые поступают, Хрен усиливается каждую минуту. В связи с разверсткой настроение в деревне против нас. Значит, через неделю Хрен может вернуться с такими силами, что неизвестно, как мы его тогда отразим.
— Ничего, — сказал Иншаков, — в Таврии наши жмут. Губерния о нас вспомнит…
Открылась дверь, вошел захлюстанный грязью Бубнич, улыбнулся всем и рухнул на стул.
— Дорожка! — сказал он. — Врагу такой не пожелаю.
Сразу же его ввели в суть спора. Он посидел, подумал и высказался:
— Я за первоначальный план. Штурм мы отразим. Надо только подготовиться… Я опросил пленных. Обходным отрядом командовал Кикоть, но он заболел и руководил с тачанки. Его мы не взяли, Кикоть у них — один из самых способных. Отряд его считался лучшим. Лучшие силы Хрена мы, значит, разбили. Теперь вопрос идет о малодисциплинированных частях, фактически это шайка, а не армия. Боя они не выдержат. У нас караульная рота теперь укомплектована чоновцами и коммунистами, у нас пулеметы, мы придадим каждой группе пулемет, разместимся, так, чтобы противнику пришлось, нападая на одну, иметь с тыла вторую группу, и встретим Хрена, как надо. В резерве у нас Сякин. Эскадрон доказал в бою, что он революционная, преданная, высоко маневренная часть. При этих условиях Хрен будет разбит. Теперь насчет подполья. Пугая Хрена и удаляя его от города, мы вредим себе. Хрен уходит в села и пополняется. Подполье как было, так и остается для нас иксом. Если же мы правильно разместим наши пулеметные группы и резерв, одним ударом можно кончить всю игру. Подпольщики вылезут — им надо захватить наши пулеметы. Хрен с его конницей на свою погибель влезет в уличную тесноту. Здесь мы сильнее, и мы победим. — Бубнич обвел глазами присутствующих. На лицах всех лежало тяжкое раздумье. — Вопрос в том, посмеем ли мы рискнуть? — сказал он. — А рисковать в данном случае мы обязаны.
Иншаков пробормотал:
— Лихо!
Куценко сказал:
— Похоже на авантюру.
Бражной потер лоб, всмотрелся куда-то перед собой прищуренными усталыми глазами.
— Пожалуй, если хорошо приготовиться, это выход.
И неожиданно все согласились с ним. Вошел красноармеец. Подал Бражному записку. Тот разрешил ему идти, прочитал, сообщил:
— Банда выдвигается к городу. Разъезды усилены. Наши посты отходят к окраинам.
И тогда Куценко сказал:
— А ведь Иншаков правильно говорил.
Спор закипел с новой силой.
В темноте глухо скрипели мажары селян, чавкала грязь под копытами лошадей. Банда Хрена обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.
— Батько тут?
— Ходи ближче.
— Батько, подай голос.
— Хто будешь?
— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.
— Пусть приведут, — распорядился Хрен.
Связной молча зачавкал по грязи. Потом звук его шагов утонул в сплошном шорохе перемещения нескольких сотен людей. Ветром нанесло запах лошадиного пота и навоза. Ночь устанавливалась ясная, многозвездная. Прорезалась из-за облаков луна. В смутном ее свете стали видны кучки всадников, разъезжающих неподалеку от холма. Лес оставался сзади. Вокруг была степь, и по всему ее ровному раздолью мелькали неясные тени: группировались по сотням бандиты, уходили вперед секреты, коневоды стреножили коней. Когда тянулись к этим местам лесом, кое-где еще белел снег, здесь же вся степь превратилась в сплошную глинистую хлябь. Лошади и люди с трудом вытягивали ноги.
Привели пленных. Охрим, нагнувшись с лошади, стал их допрашивать. Топот и движение вокруг не позволяли Клешкову расслышать, что иные отвечали. Охрим вдруг привстал на стременах и резко махнул рукой. Один из пленных упал на колени, застонал. Конвоир сзади ударил второго. Тот тоже упал в грязь.
Князев приблизился к Хрену, подождал, пока к нему подъедет Охрим.
— Батько, — торопливо заговорил Охрим, — оба краснопузые брешут, что Кикотя раскостерили.
— Шо таке? — повернулся к нему Хрен.
— Ей-бо! Я их сек и уговаривал не брехать, но они уверяют, шо Кикотя разбили на болотах, шо привели пленных и шо по городу усю ночь шли обыски.
Хрен молча повернулся в седле и поскакал к оврагу. За ним, грузно топоча, помчались остальные. Клешков и Князев, шлепая по лужам, поехали следом.
У оврага перебегала бандитская цепь.
— Батько! — вполголоса окликнул чей-то бас.
Хрен подъехал и спешился. Впереди дрожали зыбкие огни городка.
— Батько, — сказал тот же голос, — тут перебежчик с отряду Кикотя, та я не верю.
Подвели человека. Хрен, за ним остальные — спешились.
— Батько, це я, Пивтораивана, — торопливо заговорил перебежчик, — узнаешь?
— Узнаю, Васыль, — мрачно буркнул Хрен, — откуда взявся?
— Забрали нас, батько. На болотах застукали. Пулеметами порезали на гати.
— Де Кикоть?
— Не могу знаты того, батько! Я в атаке був. Там и в плен взятый.
— Як тут оказался?
— Сбег. Воны до штабу нас вели, а я в сады, тай и сбег. Я город добре знаю.
— Ладно, — сказал Хрен, — ходи в третью сотню, кажи, шо я приказал одеть и вооружить.
— Дуже дзякую, батько.
— Охрим, — резко обернулся Хрен, — где эти… З городу?
— Тут, батько! — сказал Охрим.
— Узять пид стражу.
В несколько секунд Князева и Клешкова содрали с лошадей, обезоружили и плетьми подогнали к Хрену.
— Зрада! — сказал Хрен. Лица его не было видно в темноте. Только плотный силуэт в папахе. — Зрада! Продали моих хлопцев?
— А мы тут при чем? — заспешил Князев. — Мы-то при тебе были.
— Хто при мне, а хто и в городу, — сказал Хрен. — А зарез треба мне отходить. Большевики ждут, шо я сунусь, а я не сунусь. Будемо возвертаться, там и разберемся, кто и шо кому продал.
Клешков вздрогнул. Но тут же успокоился. Что они могли знать?
— Возвертаемся, Охрим, — приказал Хрен, — передай…
За оврагом, на склоне, где уже начинались первые дома города, вдруг грохнуло и просыпался беглый ружейный огонь. Потом заорали десятки голосов. По вспышкам было видно, что бой перемещается в сторону города.