В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Из одежды у друзей сохранились лишь флотские ремни, тельняшки и трусы. Это привело обоих в уныние: где взять обмундирование по мерке? У Тремихача в запасе имелись только стеганые ватные куртки и такие же брюки, сохранившиеся для зимы. Их нужно было еще латать и стирать.
На первое время Нина отдала Сене свой пестрый халатик, а для Восьмеркина отыскала в тряпье отцовские тренировочные брюки и резиновые сапоги. Делать было нечего, друзьям пришлось смириться с пещерным обмундированием.
— Добро, — сказал Сеня, — будем ходить как «пираты», пока не разденем каких-нибудь фашистов. Вот только для Восьмеркина найдем ли?
— Найдете, — заявила Нина. — Я одного дылду здесь видела, в очках он ходит.
— Спасибо, Ежик! — поблагодарил Восьмеркин, мрачнея.
— Прости, Степочка, дорогой, я не хотела обидеть. Ты ведь без очков и пропорциональный… совсем другой.
— В общем, понятно: я пропорциональный дылда, — с унынием сказал Восьмеркин.
Все было необычным здесь, в пещере. Рядом с сосульками сталактитов пристроились бойко стучавшие ходики, а ниже их к стене был приделан электрический звонок.
В нишах, прорубленных в известняках, были устроены обшитые досками каюты с крошечными печурками. В каюте, где обитала Нина, виднелась низенькая койка, по-девичьи застланная белым кружевным покрывалом. На обломке сталактитов стоял портрет Нининой матери и высокая хрустальная вазочка с засохшими ветками мимозы.
В глубине нового жилья черноморцев шумел водопад; его воды скатывались вниз к пристаньке и, шипя, уходили под низкий и черный свод в море.
На первой, довольно широкой площадке, метра на три вздымавшей над уровнем воды, кроме плитнякового стола, похожего на плоский гриб, в полумраке виднелся обтянутый клеенкой узкий и длинный деревянный стол. Над ним высились стеллажи с замысловатыми приборами и висел фонарь «летучая мышь». На клеенке стояли аптекарские весы, какие-то склянки, спиртовки и набор мензурок.
Невдалеке, почти в самом углу, из кирпичей, мраморовидного камня и глины был сложен странный очаг. С одной стороны он имел вид камина, а с другой — обычной кухонной плиты, на которой сейчас бурлила вода в кастрюле, шипело масло на сковородке и тоненько попискивал медный чайник. Приятное тепло распространялось вокруг.
«Вот тут я себе койку устрою, — деловито подумал Восьмеркин. — Около камбуза веселей будет».
В противоположной стороне были прорублены ступеньки крутого трапа на верхнюю площадку, уходящую вглубь пещеры за водопад. Там наверху помещались склады, рубка радиостанции и был проход на наблюдательную площадку.
Все это благоустройство, смешанное с дикостью пещерного века, привело Чижеева в восторг. Что же касается Восьмеркина, то он несколько оживился, только когда услышал приглашение к обеду и увидел на каменном столе миску с поджаристыми пончиками, плавленый сыр и копченую рыбу.
Он любил «бачковую тревогу» (так матросы называли сигнал к обеду) и за столом не уступал первенства даже самым резвым и опытным едокам из старослужащих.
Но в пещере за столом диктаторствовала медичка Нина. Она выставила друзьям по чашке пустого бульона и по блюдцу мелких сухарей и сказала:
— После длительной голодовки вам больше нельзя.
— Что ты, Ежик! С нами от зажаренного барана ничего не случится.
Нина была непоколебимой. И это опять ввергло Восьмеркина в мрачность. При обсуждении плана дальнейших действий он, несмотря на слабость и недомогание, настаивал на немедленной вылазке — для поисков Клецко и Чупчуренко. И стоило Чижееву поддержать Нину, советовавшую подождать возвращения Вити, день тому назад ушедшего в разведку в селение за мысом, как Восьмеркин обрушил на Сеню все свое раздражение.
— Я вижу, Сеня уже навоевался. Ему теперь подлечиться интересно бульоном с гренками. А у меня характер морской: я один по берегу пойду, из десяти фашистов дух вытряхну и узнаю, куда они подевали боцмана.
Обиженный Чижеев ответил так:
— Не удерживайте, пусть Восьмеркин выйдет отсюда и попробует изобразить собой хромающую береговую мишень, а то гитлеровцам целиться не во что. И кто знает, — может, ему повезет: удастся рассмешить противника. Фашисты как увидят незнакомого верзилу в новых штанишках, так в момент от хохота ослабнут, сами в руки полезут и все сведения в письменном виде выложат.
Восьмеркин увидел затаенные улыбки обедающих, понял, что и в словесном состязании он терпит поражение.
— Дайте мне автомат с десятью кассетами, — потребовал он, решительно поднимаясь, — я покажу, кто из нас дурной. Я, конечно, не специалист болтать, но устав морской службы выполню — разыщу товарищей и, если они живы, выручу или погибну. Вот какая моя программа.
Перепалка друзей грозила разрастись в серьезную ссору. Обеспокоенный Тремихач поспешил усадить Восьмеркина и приказал Нине выдать ему вторую порцию бульона. Дружески он стал убеждать Степана в нецелесообразности поспешных действий, хотя в душе радовался тому, что благодушный тяжеловес сделался таким злым и нетерпеливым.
— Куда же ты пойдешь без проводника? Гитлеровцы весь берег заминировали, боятся десанта с моря. Ничего не попишешь — придется потерпеть до возвращения Вити. Он паренек шустрый, обо всем пронюхает. А какая девушка у нас там действует! Катюшей зовут. Нина против нее теленок. Получим полные сведения, вот тогда…
— Мне про это объяснять не надо, — сказал Восьмеркин, доедая бульон и, как бы по рассеянности, подвигая к себе миску с пончиками. — Я не против подождать для верности дела.
— Так что же вы с Сеней ссоритесь?
— Это у нас полубаковый номер был, — пояснил Чижеев, тоже пристраиваясь к пончикам. — Иначе у вас с голоду помрешь.
И, не успела Нина опомниться, как от пончиков на дне миски остались лишь подгорелые крошки.
— Теперь бы еще бульончику с гренками и поужинать по-корабельному, — сказал повеселевший Восьмеркин, — так без всякого харча еще сутки проспал бы.
Перемена его настроения вызвала общий смех. Тремихач на радостях решил угостить дорогих гостей припрятанной бутылкой старого крымского вина, а потом осмотром «Дельфина».