В открытом море(изд.1965)-сборник
Шрифт:
— Куда нас везут? — недоумевали девушки, вглядываясь в шоссе. — Вчера же вели по этой дороге. Неужели обратно? Может, домой отпустят?
— Как бы не так, — сказала Ната. — Просто мучают, сначала в один конец гонят, потом в другой.
«Этой девушке можно довериться, — подумала Нина. — Расскажу ей про пистолет и про все. Вместе убежим».
К обеду пленниц привезли в портовый поселок за мысом. Грузовики свернули на школьный двор и остановились. Конвоиры приказали девушкам все личные вещи побросать в одно место. Потом им выдали ведра с тряпками, голики и повели в здание.
— Мыть лютше! — сказал гитлеровец с санитарным значком. — Это есть госпиталь.
— Видишь, сколько чеемы фашистов набили, — шепнула Ната. — В старом госпитале места не хватает. Школу берут. Мину бы им подложить.
Нине после нескольких часов, проведенных на свежем воздухе, стало лучше. Она вместе с другими разулась и, засучив рукава, принялась скрести затоптанный пол. Но Ната не давала ей утомляться. Эта крепконогая девушка с забавно вздернутым носом так ловко орудовала голиком и скатывала водой пол, что Нине нечего было делать. В порыве благодарности она шепнула подруге:
— Мы с тобой убежим. У меня пистолет спрятан.
После уборки девушек согнали в подвал и велели устраиваться среди сваленных в груду парт. Потом, впервые за сутки, накормили бурдой, сваренной из кормовой свеклы. Дали по крошечному кусочку хлеба.
Нина с Натой устроились в полутемном закоулке среди поломанных шкафов и досок. Боясь, что гитлеровцы нащупают в рюкзаке пистолет, Нина вытащила его, завернула в тряпочку и запихала в угол за доску. Ната в это время пугливо поглядывала по сторонам: не наблюдает ли кто? Она раскраснелась от волнения. А после, когда убедилась, что Нина все проделала незаметно, сказала:
— Я сразу почувствовала, — ты особенная. У партизан, наверное, жила?
— Н-нет… Впрочем… Ладно, от тебя не буду скрывать: я с чеемами в одном месте находилась.
— Правду говоришь? — Ната не могла поверить. Пытливые глаза ее как-то по-птичьи округлились. — Почему же ты спрашивала о них? — Но, видя, что Нина не оправдывается, а лишь внимательно следит за ней, обрадовалась:
— Ох, какая ты хитрая, Нина!.. И бесстрашная, как парни!
Теперь связанные общей тайной девушки старались не разлучаться. Услышав гудение моторов за стенами, они выбрались из своего закутка и подбежали к решетчатым окнам. Во двор школы то и дело прибывали либо грузовики с койками, матрацами и бельем, либо санитарные машины с ранеными.
Позже в подвал пришли конвоиры, построили девушек в одну шеренгу, пересчитали всех, повесили каждой на шею номер-жестянку и увезли в закрытых машинах в солдатскую баню.
В раздевалке Нина неожиданно увидела одну из Катиных подруг: хохотушку Мусю Кирикову. Она с какой-то пожилой женщиной стояла у дегазационной камеры и принимала одежду. Еще недавно эта девушка любила закидывать голову и, заливаясь смехом, показывать свои сверкающие белые и ровные, как зерна кукурузы, зубы. Сейчас же рот ее был по-старушечьи сжат и в уголках губ появились жесткие черточки.
«Наша ли теперь? — думала Нина, вглядываясь в Кирикову. — Как она изменилась!» Муся, наконец, ощутила на себе ее взгляд и повернула голову. Но ни одним мускулом, ни одним движением лица не дала она понять, что узнаёт Нину, только в глазах блеснул прежний радостный огонек. «Наша», — поняла Нина.
Улучив момент, когда пожилая женщина ушла в глубь камеры, Нина подошла к Кириковой и молча подала свою одежду. Та с обычным безразличием начала поддевать на металлический крюк вещь за вещью и лишь на мгновение успела незаметно сжать Нине пальцы и шепнуть:
— Я твою одежду потеряю… Придешь искать в камеру.
И в этот момент Нина заметила, что у Муси не хватает верхних передних зубов: розовели голые десны. От этого девушке стало не по себе.
После горячего душа у девушек взяли кровь на исследование, записали номер жестянки и разрешили одеться.
Нина нашла в раздевалке свободное место и попросила у Кириковой свою одежду. Та ушла в камеру, повозилась некоторое время и, вернувшись, с наигранным раздражением заявила:
— Не могу найти ваших проклятых тряпок; если вам некогда, то можете поискать сами.
Смерив приемщицу презрительным взглядом, Нина пошла в камеру.
— Одной запрещается, — с угрожающим видом остановила ее Муся. И сама прошла следом за ней.
Избавившись от посторонних ушей и глаз, Муся оттащила Нину в самый темный угол и спросила с волнением:
— Как ты попала в эту партию?
— Случайно, — вернее, глупо… по пути забрали.
— Значит, они не догадываются, кто ты такая?
— Нет. А где ты зубы потеряла?
— Об этом сейчас не время. В общем, после исчезновения Кати меня допрашивали… Кто-то донес: мол, была в дружбе с ней. Но никаких улик. Удалось доказать, что я не причастна к исчезновению Штейнгардта. Меня выпустили и перевели на грязную работу. И сейчас всё следят…
— А ты не сможешь передать нашим обо мне?
— Ну конечно! Тося вне подозрений. Мы каждый день с ней видимся. Она и тебя в госпиталь устроит. Сейчас и русских в санитарки берут, — гитлеровцы совсем с ног сбились. Над санитарками чех начальник. Он согласится похлопотать.
— Не надо, — замотала головой Нина. — Я не смогу фашистскую грязь убирать.
— Как хочешь, Нина. Боюсь, — пожалеешь. Здесь позавчера прошла такая же партия девчат. Мыли, осматривали и от всех, даже у молоденьких, по шестьсот граммов крови для переливания взяли, а потом — кого в Германию, кого в солдатский дом. Это, я думаю, пострашнее будет.
— Как же мне быть? Я с одной девушкой подружилась. Подло ее бросать.
— Быстрей решайся, мы и так слишком задержались, — торопила Муся. — Тосе я передам записку. Может, еще сегодня она успеет поговорить со своим начальником чехом.
— Ладно, — решилась, наконец, Нина. — Ради наших, чтоб ближе к ним… Буду, как вы. Но сумею ли?
— Сумеешь, — уверила Кирикова и, сунув ей неприятно пахнувшую одежду, уже громко проговорила: — Вот они, ваши драгоценные наряды. Могли бы не грубить. Никому они не нужны!