В открытом море
Шрифт:
Днем они отсыпались, мыли палубы катеров, приводили в порядок механизмы, выкачивали воду и заправлялись горючим, чтобы ночью вновь быть в минутной готовности.
Ночи, на счастье, стояли темные, безлунные. Видимость была не более двух-трех кабельтовых. Свежая погода заглушала шум винтов и моторов. Семь походов прошли благополучно, катера ни разу не попали под прожекторный луч и незаметно проскакивали мимо береговых батарей. Только во время восьмого рейса «Дельфин» неожиданно нарвался на фашистский сторожевик, патрулировавший у берега.
Сторожевик запросил опознавательные.
На
Фашисты, прочитав неверный ответ, выстрелом из пушки предложили остановиться. Но Клецко был упрям: он посылал в темноту нелепейшие сигналы и не спеша уходил в море.
Сторожевик ринулся в погоню за катером и уже хотел дать второй выстрел, как странный корабль неожиданно взбурлил воду, сделал непонятный зигзаг и развил такую скорость, что его невозможно было ни накрыть залпом, ни нагнать.
Вскоре, точно растворясь в пене, он совсем исчез в темноте.
Сторожевик более часа кружил в море, надеясь напасть на след исчезнувшего судна, и посылал по радио предупреждения в ближайшие базы.
А «Чеем» тем временем успел беспрепятственно подойти к скалистому берегу, захватить притаившихся партизан и уйти с ними на запад.
На другой день в море появилось около десятка курсирующих вдоль берега торпедных и сторожевых катеров. Два из них были видны с наблюдательного поста пещеры. Они дрейфовали в десяти-пятнадцати кабельтовых. Выходить в море стало опасно. Вход в пещеру оказался под контролем с двух сторон.
– Неужели догадываются? – вглядываясь в патрульные катера, бормотал озадаченный Клецко. – Придется повременить малость. Не показываться им.
– Глядеть в оба, – сказал он заступающему на вахту Чупчуренко. – Особенно когда будут запрашивать опознавательные. Записать в точности ответы.
И вот в эту неладную пору пришло отчаянное сообщение: «Убит врач тчк Любыми способами выслать вашего зпт оказания помощи начальнику отряда тчк Пунченок встретит Отшельничьей тчк Начштаба».
– Кого же пошлем? – собрав всех старых пещерников, спросил Тремихач. – Лесные медики сами едва ноги передвигают, со здешними больными не справляются. Где им по горам! И море закрыто…
– Там, видно, очень трудно, – сказал озабоченный и хмурый заместитель начальника штаба. – В другом случае они бы не послали такой шифровки.
– Я пойду, – вызвалась Катя. – Тут обойдутся без меня.
Побледневшее лицо девушки было решительным.
– Тогда без промедления готовьте походную сумку, Катя. Удобный момент может выпасть в любой час, – сказал Тремихач, не глядя на нее.
Он знал, что девушка вряд ли вернется в пещеру, так как высота, к которой ей требовалось пробиваться, уже была окружена с трех сторон. Огнем горных пушек и минометов фашисты теснили партизан к обрывам над морем. Это был самый серьезный и решающий участок обороны. Высота прикрывала ущелье и тайные тропы, по которым партизаны просачивались в тыл фашистским цепям.
Восьмеркин решил разделить Катину участь.
– Разрешите, товарищ
– Это потом. На месте видней будет, кому сопровождать, – отмахнулся от него боцман. – А сейчас катером займитесь.
К вечеру на море поднялся ветер, пошел мелкий косой дождь. Рябая вода тяжело заворочалась, начала с глухим ревом биться о подножия скал.
Сквозь дождевую завесу видно было, как заливало и швыряло на вспененных волнах сторожевые фашистские катера. Но они не покидали своих позиций, а тенями скользили у неясной линии горизонта.
Ночью непогода разыгралась не на шутку. Фашистские катера исчезли, но и пещерные тоже не могли выйти в море: их у выхода разбило бы о камни.
Пришлось ждать перемены ветра. А ветер переменился лишь под утро. Но дождь не переставал.
– Попробуем проскочить, – сказал Клецко. – Дождь для таких дел – лучшая завеса. Пойдем на трофейном. Ежели с берега установлено наблюдение, то гитлеровцы примут нас за своих. Одевайтесь потеплей, Катя, и захватите автомат.
Если бы девушка хоть что-нибудь понимала в морском деле, то она бы восхитилась боцманским умением и сноровкой, с какими он вывел катер из низкого и узкого пещерного прохода на крутую волну. Но Кате стоило только уловить запах перегорелого бензина и почувствовать под собой шаткую палубу, как ее сразу начало мутить, и девушка потеряла интерес ко всему.
Ее не освежили ни дождь, ни ветер. Страдая от морской болезни, Катя забралась под брезент, положила голову на бухту пенькового троса и так сидела, скорчившись, весь путь.
Катер трясло, подбрасывало и кренило. Натужно завывая, он преодолевал любой швальный ветер, пробивался сквозь косматые полосы дождя, грудью разбивал в брызги летящие навстречу волны.
Но вот катер свернул в воды, защищенные высокими скалами. Качка уменьшилась. Шумел только дождь.
– Поднимайтесь, Катя. – Восьмеркин тронул ее за плечо. – Подходим к Отшельничьей.
Лицо его было мокрым от брызг.
Катя заметила белый огонек, мелькнувший под скалой. Катер пошел прямо на вспышку.
Шлюпка не вышла навстречу. На берегу в сером сумраке виднелась одинокая фигура Пунченка. Голова и правая рука у него были обмотаны тряпками.
«Ранен», – догадался Клецко.
– Промеривать глубину! – приказал он Восьмеркину.
Катер осторожно прошел несколько метров и уткнулся в песчаный грунт.
Восьмеркин спрыгнул в воду, подтянул легкое судно ближе к берегу и на руках перенес Катю на сушу.
Пунченок от большой потери крови едва держался на ногах.
– Чуть не окоченел… – сказал он изменившимся голосом. – Всю ночь пролежал один. Думал, умру и не увижу вас. Хорошо, что прибыли… Там беда.
Он опустился на землю. Восьмеркин помог ему подняться, дойти до Отшельничьей норы. В норе было суше и теплее.
При слабом свете фонарика Катя размотала на голове Пунченка влажные тряпки, но ничего разглядеть не смогла: окровавленные волосы коркой запеклись на ране. Промыть их в этой грязной норе было нельзя. Девушка просто наложила свежую повязку и помазала йодом перебитую выше локтя руку.