В ожидании К.
Шрифт:
Вечерами он сидел перед телевизором с книжкой в руках. Что-то писал на полях, засыпал прямо в кресле, потом его будил очередной телефонный звонок, старик вставал, выключал телевизор и ложился. Трубку уже не брал.
В четверг вечером его снова разбудил звонок — но звонок в дверь. Он зачем-то накинул на плечи пиджак (медали, как надел на премьеру, так и не снимал, чего не делал уже давно); сощурив глаз, поглядел, кто там.
Какая-то женщина, под пятьдесят, прилично одетая, без пробников, без анкет, без дежурной улыбки. И выборы,
Он отпер.
— Здравствуйте, — неуверенно сказала она. Было видно: уже жалеет, что пришла. — Простите пожалуйста, мне нужен Иван Корнеевич Васильчиков.
— Слушаю, — кивнул он, словно это был телефонный разговор. — Говорите.
— Вы — Васильчиков?
— Я.
— Вы, простите, ничего в последнее время не теряли?
— Терял, — сказал он и наконец-то догадался посторониться. — Вы входите, что ж я вас на пороге держу.
— Да я ничего, — отмахнулась она, — мне еще к внукам сегодня. Так вы?..
— Паспорт я потерял. И не только, там был целый ворох документов. Неужели нашлись?
Гостья порылась в дамской сумочке — потертой и чуть великоватой для нее.
— Вот, — сказала, — возьмите. Мне вчера какой-то Кенгуру занес, нашел у нас возле мусорного ведра, рядом с окошком для посылок. Я на почте работаю, в Академическом, может, бывали у нас?..
Он бездумно покивал. Взял в руки паспорт, перелистнул пару страниц. Все на месте.
— Вы просто на фотографии совсем другой, — сказала женщина. — Так вас и не узнать.
— Какой?
— Ну… как с плаката. Такой весь… На деда моего покойного очень похожи. Не внешне, а, знаете… Взгляд у вас настоящий.
— На фото? — уточнил он.
Гостья смутилась, заизвинялась и, протиснувшись в дверь, грузно зацокала по лестнице.
Не обращая внимания на пиликанье телефона, старик запер дверь и лег; оставил включенным только торшер. Обнаружил, что по-прежнему сжимает паспорт в руке, помедлил и решительно сунул под подушку. Так и заснул, не вынимая оттуда руки.
Утром позвонил Ляле.
— Ну слава Богу, Ванечка, я уж думала всякое! Ты почему трубку не берешь? Я тебе звоню-звоню… Что? Нашлись? Вот чудеса-то! А говорят, в наше время не бывает честных людей.
— Нынче же иду разбираться по поводу льгот на платежи. Теперь-то они по-другому…
— Не надо, Ванечка, не надо, милый. Я уже все решила. Хотела с тобой посоветоваться, но видишь, как оно вышло-то. Так даже лучше, пожалуй. Уже и покупатель есть, представь. Алиночка меня ждет, билет я купила… завтра пойду за подарками внукам, заказали мне… — она чуть смущенно засмеялась. — Мы о таких в детстве и думать не могли…
Попрощавшись и повесив трубку, он какое-то время стоял, держась побелевшими пальцами за тумбочку. Заметил наконец, что нога снова ноет — сел перед телевизором, бездумно включил.
— …Ларагон пиррфуг-алдар, — сказала дикторша. Улыбнулась и, не меняя интонации, продолжала: — Ну и, конечно, всегородской маскарад, в который охотно включились все жители северной столицы. Но главное событие и главный подарок — сам фильм. Вот что говорят о нем наши доблестные ветераны…
Пошли кадры, записанные в разных кинотеатрах. Он смотрел на экран — и мимо. Слушал вполуха. Беззвучно двигал губами, как будто спорил, доказывал, убеждал, — все то, на что ему, герою двух войн, за эти годы так и не хватило духу.
— Сложная тема, конечно.
— Замахнуться на такое — это нужно иметь смелость…
— Конечно, все было по-другому, но…
В кадре появился репортер, спросил:
— А как вы думаете, нужно ли было вообще снимать этот фильм? Станет ли он событием?
— Ну а как же иначе-то?
Он вздрогнул, не веря своим ушам, но картинка уже сменилась.
Вскочил, зашагал по комнате. Все не мог остановиться, сердце колотилось, словно бешеное.
— Ах вы!.. Кр-рокодилы!.. Ну погодите у меня!..
Дрожащими руками надел пиджак с медалями, сунул в карман паспорт и вышел прочь.
— Вам куда, гражданин? — спросила Сова в стеклянной будочке. Отложила вязание и мигнула желтыми очами.
— В редакцию. Вот, выпишите пропуск.
На протянутый паспорт она даже не взглянула:
— Что значит «в редакцию»? У нас тут на каждом этаже, знаете, нараган ардал. Чалисса.
— Что, простите?
— Чалисса. Куг алон хотя бы.
Он почувствовал, как холодеет кожа между лопатками — там, где шрамы от когтей. Не выдержал, оглянулся: обычные стеклянные двери, по ту сторону — скверик, лавочки, на ближайшей несколько мужчин: курят, смеются, один поглядывает на часы. Нет, уже швырнул сигарету в урну и побежал к сигналящей машине с логотипом на дверце.
— Гражданин, так что?
— Мне в «Вечорку», — сказал он торопливо. — Я ведь бывал у вас здесь, вы должны помнить.
Сова пожала плечами и взяла паспорт. Писала, оттопырив маховые перья и поклацывая от усердия клювом, один глаз не сводила со старика.
— Все, идите. Куда хоть — знаете? Гражданин? Чуфлонг?
Он покивал и, не оглядываясь, зашагал к лифту. Уже оттуда украдкой, на миг единый, обернулся. Сова горбилась над вязанием, со спины казалась похожей на обычную старушку-вахтершу.
Это почему-то поразило его сильнее прочего.
На пятом он миновал длинный коридор: справа двери, слева фото в рамках, бликующие в свете люминесцентных ламп. Он нарочно даже попытался разглядеть хотя бы одно, вставал так и сяк, но видны были только отдельные фрагменты: то чья-то рука, то хохолок, то неожиданно крупный, влажный глаз.
— Эй, а вы, простите, к кому? — Из ближайших дверей, высунувшись, на него уставилась кудрявая девица. — А, вы, наверное, к Чарыгину, художник, да? — Обернулась: — Галь, Чарыгин у себя? Куда это еще уехал, к нему ж художник вот… Седлову? Так и сказал? Пф! Ты в это веришь? Наивная!..