В ожидании К.
Шрифт:
На скамейке напротив компания подростков громко смеялась и шелестела пакетами: в бумажных были бутылки, в серебристых — чипсы. Вокруг вертелся и подпрыгивал кудлатый цуцик, хватал зубами за штанину
— Вот ради кого? — спросил Крокодил. — Ради них? И ты-ты-тогда, и с-с-сейчас — все ради н-них?
Подростки, перебивая друг друга, болботали, отчетливо, но слов он не понимал. Как будто что-то щелкнуло в голове, как будто отжали тугой рычажок: все вокруг двигались словно по ту сторону подкрашенного алым экрана, и говорили несуразно, и глядели с уважительной издевкой (как? — он и сам не объяснил бы). Он вдруг показался себе ожившей фигурой, сторонним наблюдателем, персонажем, героем, шутом.
Цуцик потерял всякую надежду растормошить подростков, метнулся к старику, цапнул за штанину и дернул. Несильно — но ткань порвалась легко, будто это была бумага, писчая бумага.
Он встал — и цуцик с испуганным визгом сиганул к хозяевам, под лавку. Те замолчали.
Старик шел к ним, расправив плечи, коробку держал в правой, как винтовку.
Как шел когда-то к Петропавловке
— Бундолор алли! — сказал вихрастый подросток. Дернул кадыком, провел рукой по волосам. — Агру. Ен кандолир…
— Ничего, — ответил ему старик. — Ерунда какая. Подумаешь — штаны.
Он вскрыл упаковку, вынул пластмассовую саблю, аккуратно опустил коробку в урну.
И зашагал по дорожке — высокий, сверкающе-седой. Как на параде.
Его сумели остановить только возле медвежатника. Сперва не приняли всерьез, потом, когда поняли, слишком долго тянули.
На окрики он не реагировал; махал саблей и кричал: «Кара-барас!»
Люди боялись к нему подходить. Наконец приехала карета с санитарами и ружьем. Дозу снотворного точно рассчитали, после несколько раз перепроверяли; врачи не были виноваты. Они вообще подоспели в самый последний момент.
Он к тому времени уже развалил металлический забор перед вольерами, снес замок на ближайшей клетке и начал рубить прутья.