В ожидании расцвета, или «Апокалипсис – сегодня!»
Шрифт:
Меня кто-то во время в дискуссии обвинил в том, что меня интересует только то, появится в России еще одна интересная книжка или нет. Мне нечего скрывать, это действительно так — я не вижу и не знаю другой свободы, кроме как говорить свободно. А появление книг, хороших и разных — наиболее наглядное проявление этой свободы и наоборот… Так что мой эгоизм разумен, прямо как по Чернышевскому.
4. Ступени деволюции, или Блеск и нищета парадигмы
Бальзак и Диккенс в первой половине 19-го века были певцами крепнущего капитализма и предвещали славу французской и английской литератур. Сегодня эта участь уготована Лукину и Латыниной. Валентинов и Олди играют роль своего рода Макферсона, возрождая интерес к истории, ставшей легендой, и легендам, ставшим историей. Тюрин, Борянский и Шелли, наиболее глубоко, по моему мнению,
Разумеется, все приведенные сравнения и аналогии не являются самодовлеющими и всеобъемлющими, а скорее иллюстрирующими наиболее явные параллели. Если кого и пропустил, то не по злому умыслу, а лишь из-за склероза.
Но это о писателях. Ремесленников, «холодных сапожников» не анализировать надо, а просто именовать в соответствии с занятиями. Нет ничего плохого в том, что человек зарабатывает себе на жизнь, а не бомжует или бьет лампочки в парадных. Но каждого, пытающегося выдать кильку второй свежести за осетрину первой, можно и нужно называть бездарью и мошенником.
Российская фантастика не вчера родилась и не пальцем делана, чтобы сегодня «переживать период детства». Я считаю, что Литература, в которой есть Лукин и Латынина, Щепетнев и Еськов, Логинов и Вершинин, Борянский и Пелевин, М. и П. Шелли и Г. Л. Олди, Громов и Валентинов, давным-давно выросла из детских штанишек. Но определенная и немалая часть читателей спит и видит (именно во сне, когда подсознание берет власть в свои руки), как бы вернуться в эти штанишки, в уютный и, увы, нежизнеспособный мир советско-крапивинского детства. В литературе, как и любом другом искусстве, в отличие от соцобеспечения, нет относительных оценок и промежуточных стандартов — вот одна шкала для Босха и Уэллса, а вот другая — для Анри и Вохи Васильева. Да и если бы такая вторая шкала существовала, то сам Воха в первую очередь не захотел бы по ней оцениваться, он-то считает себя ничем не хуже остальных. Он мнит себя писателем, ничем не хуже всех прочих — Гомер, Мильтон и, как венец творения на современном этапе, Воха. И он еще скромник, во всяком случае, пока не пытается пасти народы, в духе Лукьяненко или Лазарчука.
Недавно, кстати говоря, я перечитал практически все написанное А. Лазарчуком и сделал для себя несколько выводов. Если все это некая литературная игра-паззл, то, на мой вкус, она слишком запутанная и самодостаточная, и сам автор уже потерял связь с реальностью. Если продолжать сравнение, то это игра не в бисер, а, скорее, в «подкидного дурака», когда у сдающего на руках все козыри (впрочем, эти козырные идеи весьма сомнительного качества и характера) и выиграть нельзя по определению. Этакое агрессивное навязывание, мягко говоря, спорных концепций, круто замешанное на иногда, впрочем, удачно написанном «мочилове ради мочилова». Перепев магическо-астролого-конспирологических идей при всем профессионализме не заменяет не менее профессионального умения строить сюжет, которого Лазарчук, по-моему мнению, начисто лишен. Туманность изложения у Лазарчука не прием, а образ мышления, иначе он не может, так как и сам не видит ясно.
Боюсь, крутизна «Лукьяненко, Васильева и Ко» выявляется лишь по сравнению с писаниной на заборе, да и то не всегда, даже до «Колобка» им еще учиться и учиться. Впрочем, люди из этой когорты лучше писать не станут. Есть такая теория деволюции — что не человек произошел от обезьяны, а наоборот, деградировал до ее уровня и чем дальше, тем пуще — до инфузорий и микробов. Вот и их «болезнь роста» носит, на мой взгляд, абсолютно деволюционный характер. В своей деградации они просто-напросто идут навстречу пожеланиям подавляющей массы читающей публики. А, кроме того, и создают питательную среду для успешного размножения разнообразных подонков, способных
Основная проблема Васильева и компании, как их поименовали Шелли, «фидорпанков», в том, что они воспринимают самих себя-писателей чересчур всерьез. Может, и мы, критики, в этом виноваты — раздуваем мыльные пузыри, а они потом считают себя «цеппелинами». Я для себя окончательно решил больше не делать рекламу ни Вохе, ни Буркину, ни Головачеву, ни Лукьяненко. Я думаю, что современная российская фантастика — не столько провал в инфантилизм, сколько регрессия, или даже спасительное бегство в доцивилизационное прошлое человечества. Помните «Механическое эго» Каттнера? Вот сейчас и наступило время не для современных сценаристов или тонких интеллектуалов а-ля Дизраэли, а для отпрысков Большой Волосатой (в низах общества) и Елены Глинской (в его верхах).
Дефицит идей, на мой взгляд, связан не только со скудоумием, но и с тем, что питавшая идеологическую грибницу парадигма просто-напросто истощилась. Нечто аналогичное в свое время произошло и с древнерусской культурой; потребовался петровский перелом, чтобы появилась та русская культура и парадигма, которую мы называем классической. Восстановить ее невозможно, как нельзя войти в реку, которая уже пересохла. Не то чтобы она вообще никак не соотносилась с древнерусской культурой (та продолжала существовать на периферии еще около 200 лет, до самого начала 20-го века), но родство уже стало отдаленным. Затем такая же история произошла в момент рождения советской культуры — еще более удаленной от древнерусской и лишь отдаленно похожей на классическую, но, безусловно, наследующую им обеим. На сегодняшний день и советская культура приказала долго жить, и потому никакой, даже самый наиграндиознейший талант не высосет из ее пересохших сосцов ни одной идеи. Любая новая культура рождается большей частью стихийно, еще никому не удавалось родить национальную идею по спецзаказу. Если советскую культуру конструировали, исходя из отталкивания от значительной части культуры классической, то нынешнюю нуворюсскую культуру пытаются слепить из некоего синтеза советской и классической. В результате выходит смесь бульдога с носорогом, ужа с ежом, попугая со сторожевой собакой и, в литературе в особенности, смесь французского с нижегородским. Это не столько рождение Афродиты из морской пены, сколько имитация явления из папье-маше. Как известно, даже если в одной комнате и запереть 9 женщин, то это все равно не сократит срок беременности до 1 месяца. Можно прогнозировать, планировать рождение новой культуры, но ускорить их невозможно, да, думаю, и нежелательно. А пока править бал будут скудоумные.
5. О построении развитого феодализма, или «Назад в будущее!»
У меня сложилась своя теория насчет того, почему в России происходит то, что происходит. Как известно, в России никогда не было рабовладельческого общества как такового. То есть, прямо из первобытно-общинного строя она шагнула в феодализм. Думаю, что и феодализм, и, впоследствии, капитализм носили в России общинный характер, весьма отличавшийся от традиционных форм. Это связано с тем что, как я уже писал выше, переходы от Древней Руси к Руси Московской, а далее к Петровской и Советской — происходили не плавно и закономерно, в силу развития исподволь назревавших тенденций, а обвально-катастрофически, огнем и мечом — ввод татаро-монгольского ограниченного контингента в рамках интернациональной помощи, реформация в темпе «аллегро фуриозо», октябрьская революция. Единственное, что связывает эти эпохи, каждая из которых отвергает предшествующую — община.
Советский период занял место недостающего рабовладельческого — множество разнообразных государственных рабов, которым не давали быть даже говорящими орудиями (а многих отучали быть и мыслящими орудиями), наличие права и писаных законов и всепроницающая мощь произвола императора и его сатрапов. Представление о месте жительства если и не как о всей Ойкумене, то, безусловно, ее наиболее ценной и достойной части, соответственное отношение к себе, как представителю этой общности. Жизнь в Империи довольно-таки комфортна, особенно для тех, кто никакой другой не знает и представить себе не может. С того момента, когда империя признает, что у нее есть недостатки, хотя бы и «отдельные», она обречена на крушение. Империя — бог для самой себя, а могут ли быть у Бога недостатки?