Шрифт:
…Душа его холодна. Забирает живых на пир, но пира всё нет и нет. Только ветер гуляет по полям. Это воет стая гончих, это шелестит тряпьё, это странники поют свою грустную песню…
– Эй! Просыпайся, кому говорю!
Последовал грубый толчок в плечо.
– Господи, как меня задолбали уже эти алкаши!
С трудом я вылез из сна. Образы рыцарского прошлого постепенно растворились, осталась только чёрная шторка закрытых век. Вдруг глаза сами резко открылись, и передо
– Билет где ваш? – я стал судорожно копошиться в карманах куртки, перебирать бесконечные молнии походного рюкзака, наконец, добрался и до чехла гитары. Где-то там, в большом кармане, под стопкой брошюр и шестигранными ключами разных калибров обнаружился мятый клочок бумаги со штрихкодом. Бессмысленно протянул его вперёд и попробовал проморгаться.
Над сидением нависла куча тёплой одежды, намотанной как попало, из которой торчали два чёрных глаза.
– Наконец-то! – проворчала куча одежды и щёлкнула по бумажке дыроколом. – Выходите где? А то опять проспите.
Я глупо вытаращился в окно, пытаясь понять, где нахожусь. Стекло сплошь покрыто ёлочкой морозной наледи, только в середине небольшая проталина, сквозь которую видно однообразную плотную стену чёрных деревьев.
– Понятно. – Окончательно сморщилась куча вещей и прошла к следующему пассажиру – Ваш билетик?
Огляделся по сторонам – ничего особенного, автобус как автобус. Нормальная температура в салоне в -10 по Цельсию, немного хмурых пассажиров и застарелый запах курева, чем ближе к кабине водителя, тем сильнее.
Может из-за холода, может из-за магии общественного транспорта, но меня снова стало клонить в сон. Моргнул раз. Стало темнее и теплее. Надо попробовать ещё раз.
Вдруг автобус тряхануло, и сон как рукой сняло. Проклятье…
Я попробовал закрыть глаза и посидеть таким образом, в надежде переключить организм обратно в режим томного погружения в тёплую тьму. Глаза принялись самостоятельно елозить под веками, веки стали вздрагивать от каждого потряхивания автобуса. А сам автобус стал вздрагивать и подпрыгивать заметно чаще. Его холодный корпус завилял по дороге, несколько раз сильно вздрогнул и замер. Послышался скрип открывающихся дверей.
Открыв глаза, я увидел клубы пара, врывающиеся в автобус сквозь открытые двери. Пассажиры молча покинули свои сиденья и скрылись в них. Куча вещей выразительно уставилась на меня с кондукторского сидения. От её взгляда мне стало окончательно не по себе. Я закинул все вещи на левое плечо, тут же сморщившись от неприятного хруста – снова забыл про свой артроз –и как мог быстро выскочил наружу.
Четыре синих колонны и мусорка. Вполне себе, для остановки в таком захолустье. Не поленились даже навес соорудить из тонких листов жести и покрасить всё это дело в приятный цвет морской волны. Прислонившись к одной из колонн, я щёлкнул подаренной кем-то когда-то зиппой, вдохнул запах бензина вместе с болотноватым дымом казахстанских подделок, и задумался. Во все четыре стороны от остановки шли одинаковые дороги. Окончания их скрывала морозная дымка, глядя на которую хотелось протереть глаза.
Ближе к фильтру мороз сделал своё дело. Множество игл проткнули джинсы и термобельё, поборов мою нерешительность. Я схватил вещи и крупными быстрыми шагами потопал прямо перед собой, в надежде увидеть светящиеся вывески супермаркетов или, ещё лучше, пивнушек.
Спустя примерно четыре дома, разделённых широкими переулками и одним светофором, показалась многозначительная неоновая вывеска с изображением бутылки лимонада и чего-то наподобие кренделя. На окнах и первого и второго этажей болтались оставшиеся после Нового Года уличные гирлянды и большие неаккуратно нарезанные из канцелярской бумаги снежинки. У входа оживлённо выясняли отношения трое парней. Учитывая, что на этой улице городка мне кроме них не попалась ни одна живая душа, само присутствие людей возле заведения вселяло в душу надежду.
Шумели ребята сильно, я невольно сжался, ожидая неприятностей, но постарался виду не подавать.
– О, смотри! – один толкнул другого и показал на меня – Гитара!
– Да мне …. – второй даже не обернулся – Ты лучше скажи, мы идём или нет?
Пока я приближался к заведению, эти двое продолжали что-то выяснять, а вот третий, пошатываясь, сделал пару шагов мне навстречу.
– Братан, сыграй чё нить для души, а? Душа ну это… Сыграй а?
– Какой «сыграй», знаешь как пальцы замёрзли! – я постарался сделать приветливое лицо. Не знаю, как оно там скривилось на морозе, но должно было быть приветливое – Дай хоть отогреюсь.
«Братан» понимающе кивнул и сделал шаг назад.
Скрипнула дверь, и я буквально ввалился внутрь заведения, на мгновение обратив на себя внимание некоторых постояльцев.Оценив с ног до головы, местные вернули свои взгляды на место, не придав моему появлению никакого значения.
Главное, что внутри тепло, остальное неважно. На стене висит старый таксофон, на полках стеклянной витрины разложены пирожки с луком и яйцом, беляши, ещё что-то из теста, в горку составлены бутылки с пивом. Рядом с прилавком стоит настоящий музыкальный автомат, а за прилавком подпиливает ногти настоящая буфетчица в белом фартуке. И куда это я попал…
– Девушка!
«Девушка» с трудом сократила нещадно измазанные синей краской веки и наградила меня томным взглядом.
– Девушка, подскажите, вот эти пирожки с чем?
– Люда-а-а! – «Девушка» отрывается от занятия своими ногтями, поворачивается ко мне спиной и пропадает за деревянными разноцветными бусами. И на пару минут я остался в немного неловком положении, как будто брошенный или проигнорированный, пока из того же прохода не высунулось заспанное лицо темноволосой девушки в синем фартуке.
– Чего? – Захрипела девушка, мятая, как мои простыни после воскресного сна.
– Подскажите, а вот эти пирожки с чем? – тычу на бесформенные комья жареного теста – И по чём?
– С печенью. Тридцать. – Теперь её хрип звучит несколько разочарованно.
Я заказал пару пирожков, три бутылки тёмного барного пива и уселся за дальним столиком в самом углу заведения, заодно убедившись, что буфетчица меня обсчитала на 15 рублей. В этом оказалась даже своя романтика, мелочь, но очень важная для поддержания атмосферы. Будь я хозяином этой харчевни, я бы доплачивал буфетчицам как аниматорам, за трепетное отношение к воссозданию атмосферы уходящей эпохи.