В ожидании
Шрифт:
Леди Черрел, уже переодетая к обеду, расхаживала между отпертым платяным шкафом и выдвинутыми ящиками комода, размышляя, с чем ей будет легче всего расстаться ввиду приближения благотворительного базара, который призван был пополнить перед концом года приходский фонд помощи бедным. Динни, ни слова не говоря, вложила ей в руку телеграмму. Леди Черрел прочла и спокойно заметила:
– Вот то, о чём ты молилась, дорогая.
– Это самоубийство?
– Думаю, что да.
– Сказать мне Диане сейчас или подождать до утра, чтобы она выспалась?
– Лучше сейчас. Если хочешь, могу я.
– Нет, нет, родная. Это моя обязанность. Вероятно, она будет обедать у себя наверху. Завтра мы, наверно, уедем в Чичестер.
– Как всё это ужасно для тебя, Динни!
– Мне это полезно.
Девушка взяла телеграмму и вышла.
Диана была с детьми, которые изо всех сил затягивали процесс отхода ко сну, так как не достигли ещё тех лет, когда он становится желанным. Динни увела её к себе в комнату и, по-прежнему ни слова не говоря, подала ей телеграмму. Хотя за последние дни она очень сблизилась с Дианой, между ними всё-таки оставалось шестнадцать лет разницы. Поэтому девушка не сделала соболезнующего жеста, который могла бы позволить себе с ровесницей. Она никогда не знала, как Диана воспримет то или иное известие. То, которое принесла ей Динни, Диана встретила с каменным спокойствием, как будто оно вообще не было для неё новостью. Её лицо, тонкое, но потускневшее, как изображение на монете, не выразило ничего. Глаза, устремлённые на Динни, остались сухими и ясными. Она проронила только:
– Я не спущусь вниз. Завтра в Чичестер?
Динни подавила первое душевное движение, кивнула и вышла. За обедом, сидя вдвоём с матерью, она сказала:
– Хотела бы я владеть собой так, как Диана.
– Её самообладание – результат того, что она пережила.
– В ней есть что-то от леди Вир де Вир.
– Это не так уж плохо, Динни.
– Чем будет для всех нас это расследование?
– Боюсь, что её самообладание скоро ей пригодится.
– Мама, а мне придётся давать показания?
– Насколько известно, ты была последней, с кем он разговаривал. Так ведь?
– Да. Должна я рассказать о том, как он подходил к двери прошлой ночью?
– По-моему, если тебя спросят, ты должна рассказать всё, что знаешь.
Румянец пятнами выступил на щеках Динни.
– А по-моему, нет. Я этого не сказала даже Диане и не понимаю, в какой мере это может касаться посторонних.
– Я тоже не понимаю, но в данном случае мы не имеем права на собственное мнение.
– Ну, а у меня оно будет. Я не собираюсь потакать отвратительному любопытству бездельников и причинять боль Диане.
– А вдруг кто-нибудь из горничных слышал?
– Никто не докажет, что я слышала.
Леди Черрел улыбнулась:
– Жаль, твой отец уехал.
– Мама, не говори ему, что я тебе сказала. Я не желаю обременять этим совесть мужчины – довольно одной моей. У нас, женщин, она растяжимей, но это уж от природы.
– Хорошо.
– Я не стану терзаться угрызениями, если сумею что-нибудь скрыть, не подвергаясь опасности, – объявила Динни, у которой были ещё свежи воспоминания о лондонском полицейском суде. – Вообще, к чему затевать следствие, раз он умер? Это отвратительно.
– Я не должна ни поощрять, ни подстрекать тебя, Динни.
– Нет, должна, мама. Ты в душе согласна со мной.
Леди Черрел промолчала. Она действительно была согласна.
На другой день с первым утренним поездом прибыли генерал и Ален Тесбери, и через полчаса они все вместе выехали в открытой машине. Ален сидел за рулём, генерал рядом с ним; леди Черрел, Диана и Динни кое-как разместились сзади. Поездка была долгая и невесёлая. Полулёжа на сиденье, так что из мехового боа высовывался только нос, Динни размышляла. Понемногу ей становилось ясно, что на предстоящем расследовании она до некоторой степени окажется в центре внимания. Она выслушала исповедь Ферза; она увезла детей; она спускалась ночью вниз к телефону; она слышала то, о чём намеревалась не рассказывать; она – и это главное – вызвала Эдриена и Хилери. Только вмешательством её, их племянницы, которая заставила Диану обратиться к ним за помощью, можно было замаскировать дружеские чувства Эдриена к миссис Ферз. Как все, Динни читала газеты и не без любопытства следила за горестями и неприятностями ближнего, которые там предавались гласности; как все, она возмущалась газетами, как только там печаталось нечто такое, что могло оказаться тягостным для её родных и друзей. Если выплывет наружу, что её дядя – старый и близкий друг Дианы, ему и ей начнут задавать самые разнообразные вопросы, которые возбудят самые разнообразные подозрения у падкой до всего сексуального публики. Возбуждённое воображение девушки закусило удила. Если раскроется давняя и тесная дружба Эдриена с Дианой, как помешать публике заподозрить её дядю в том, что он столкнул Ферза в меловой карьер? Ведь неизвестно, был с ним Хилери или нет: девушка и сама покамест не знала подробностей. Мысль её опережала события. Сенсационному объяснению всегда верят охотнее, чем прозаическому и правдивому! И в Динни крепла почти злобная решимость обмануть публику, лишив её тех острых ощущений, которых так жаждет толпа.
Эдриен встретил их в холле чичестерской гостиницы, и Динни, улучив минуту, отозвала его в сторону:
– Дядя, можно мне поговорить с вами и дядей Хилери наедине?
– Хилери пришлось уехать в Лондон, дорогая, но к вечеру он обязательно вернётся. Тогда поговорим. Расследование назначено на завтра.
Этим ей и пришлось удовольствоваться.
Когда Эдриен закончил свой рассказ, Динни, решив, что вести Диану взглянуть на тело Ферза следует не ему, объявила:
– Дядя, с Дианой отправлюсь я. Только объясните, как пройти.
Эдриен кивнул. Он понял.
Диана вошла в покойницкую одна. Динни ожидала её в коридоре, пропахшем карболкой. Муха, удручённая приближением зимы, уныло ползала по окну, которое выходило на глухую боковую улочку. Динни смотрела через стекло на тусклое холодное небо и чувствовала себя глубоко несчастной. Жизнь казалась ей мрачной и безысходной, будущее – зловещим. Это расследование, угроза, нависшая над Хьюбертом… Нигде ни света, ни отрады! Даже мысль о нескрываемой привязанности к ней Алена не утешала девушку.
Она обернулась, увидела стоящую рядом Диану и внезапно, забыв о собственном горе, обняла её и поцеловала в холодную щёку. Они молча вернулись в гостиницу. Только Диана уронила:
– Он выглядит умиротворённым.
После обеда Динни сразу же ушла к себе в номер и в ожидании дядей взяла книгу. Было уже десять, когда подъехало такси Хилери. Несколько минут спустя он и Эдриен вошли к Динни. Она заметила, что вид у обоих измученный и мрачный, но в выражении лица есть что-то успокоительное: оба были из тех, кто держится до тех пор, пока стоит на ногах. Эдриен и Хилери с неожиданной теплотой расцеловали племянницу и уселись по обе стороны постели. Динни, стоя между ними в ногах кровати, обратилась к Хилери:
– Речь пойдёт о дяде Эдриене, дядя. Я много думала. Если мы не примем мер, следствие будет ужасным.
– Да, Динни. Я ехал сюда с кучей журналистов, не подозревавших, что я имею касательство к этой истории. Они побывали в психиатрической лечебнице и страшно возбуждены. Уважаю газетчиков: они добросовестно делают своё дело.
Динни повернулась к Эдриену:
– Позволите говорить откровенно, дядя?
Эдриен улыбнулся:
– Позволяю, Динни. Ты – честная плутовка. Валяй!