В память о звездной любви
Шрифт:
Грег поднялся и протянул мне руку. Я слишком медленно реагировала на все, поэтому просто подняла глаза:
— Включу музыку. Мне нельзя к тебе прикасаться, но танцы входят в категорию знакомства с культурой.
Я медленно подняла руку, которая дрожала.
— Отойди от моей дочери! — Отец, появившийся в проходе, нарушил воцарившуюся тишину. — Я тебя предупреждал, Грегори.
— Танцы не запрещены. Я только собирался с ней потанцевать.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, а я не знала, куда себя девать. И идиот заметит, что дружба между отцом и Грегом сошла на нет. Но
— Шэй, иди к себе. Время вышло.
— У меня еще несколько часов, — возразил Грег.
— Нет, у нее особый режим, она должна отдыхать.
Он сделал быстрое движение рукой, расцененной мной как что-то вроде "вон!". Пробормотав прощание напоследок, я выскользнула из гостиной и поднялась к себе, где меня уже ждала мама. На этот раз в стаканчике было больше жидкости, чем обычно.
— Раздевайся и ложись, — велела она.
— А душ?
— Утром примешь!
Понимая, что спорить бесполезно, я залезла под одеяло и выпила красноватую жидкость. Поморщилась. Не сравнить с чистой водой, привезенной Грегом. Может, на этой планете перебои с пресной водой, поэтому мне ее не дают?
— Мама, а что сделал этот Грег? В смысле, что за преступление совершил?
Она вздохнула и поджала губы. Честно говоря, я думала, она не ответит, а потому, когда мама села рядом, очень удивилась.
— Была девушка, ей было всего семнадцать. Четыре года до совершеннолетия. Грег познакомился с ней, подружился. Обещал много всего, помогал с учебой. Он привлекает внимание. Его внешность, ум, деньги, умение держаться. Неудивительно, что девочка потянулась к нему. Вот только цели у них были разные. Она видела в нем старшего брата, а он в ней — любовницу, которую можно сломать и настроить под себя. Когда девушка поняла, что он не только разговоры о технике любит, оставаясь с ней наедине, она попыталась прервать эти отношения. Но он ее изнасиловал. Думал, все сойдет с рук. Она рассказала родителям, те обвинили его и выиграли суд. Ему назначили наказание. Впрочем, четыре года для них слабое утешение.
Я притихла и почти полностью залезла под одеяло.
— А что с ней? С девушкой?
Мама тяжело вздохнула.
— К сожалению, она покончила с собой. Ее больше нет, Шэй, а он на свободе и борется за то, чтобы делать то же самое с тобой. Мы поговорили с отцом. Больше он к тебе не подойдет.
Я кивала, слушая эти, вроде бы правильные, слова. И с одной стороны действительно накатывало облегчение, а с другой… не знаю, чувствовалась какая-то несправедливость. Ну почему единственные хорошие вещи я видела от преступника, насильника, который лишь притворялся, чтобы забрать меня? Почему муж, которому меня отдадут, не может быть таким?
А, впрочем, я еще не знаю, кто приедет завтра.
— Я ведь больше с ними не увижусь? — спросила я у мамы.
Она уже гасила свет.
— Завтра последняя встреча. Потом у тебя начнутся уроки. Отец выберет тебе мужа, а тот составит список требований. И тебя всему научат. А они пока утрясут формальности.
С этими словами она оставила меня одну. Я уже начала привыкать к этой крохотной комнатушке с огромным экраном, к темной ванной. К большому, будто воздушному, дому. И лишь один раз я видела сад, который угнетал своей правильностью
Недостижимые мечты. Или достижимые? Как знать. Посмотрим, с кем я увижусь завтра. Вдруг мне повезет и, как в кино, приедет прекрасный будущий император и заберет меня к Канопусу…
Длинное темно-зеленое платье на этот раз показалось мне слишком уж торжественным. Но не мне выбирать, что надеть: за этим строго следила мама. Она же заплела мне красивую косу с вплетенными цветами. На этот раз меня практически под конвоем проводили в душ и тщательно накрасили. Пока мама возилась с прической, я успела понять две вещи:
Первая: в доме почему-то совсем не было слуг.
Вторая: именно за этого мужчину родители надеялись выдать меня замуж.
Иначе почему меня так активно и с особым вниманием готовили к первой встрече?
Отец добродушно смеялся, когда я вошла все в ту же столовую. Я никогда еще с самого пробуждения не слышала его смеха. И почему-то появилось нехорошее предчувствие. Оно было неуловимым, исходящим откуда-то из глубины души. Но царящая в столовой веселая атмосфера не обманула меня.
Они оба поднялись, а я вежливо поздоровалась:
— Доброе утро.
К слову, прежняя слабость вернулась едва ли не в двойном размере, так что мысли текли неспешно и неохотно. Я не особенно интересовалась окружающим миром, но подметила, что воды на столе, само собой, нет, как и чего-то, кроме заменителя мяса, напичканного белком и другими веществами.
А жених собой хорош настолько, насколько может быть красивым стареющий антаресец. Для них еще нет оптимальной программы продления жизни, и потому мужчина уже перевалил за экватор средней продолжительности жизни своей расы. Нельзя сказать, что он выглядел старше Грега или отца, но все же в нем чувствовалось что-то бесконечно далекое. Я больше смотрелась бы рядом с ним как дочь. Может, как сестра… но жена?
Несколько худощавый, с длинными волосами, черными, густыми, собранными в хвост. Да, наверное, он был красив и, скорее всего, умен. В руках мужчина вертел небольшую резную тросточку, увенчанную большим черным камнем.
— Шэй, это господин Тоайто. Жавьен, это моя дочь Шэй. Садись, дорогая, с нами.
Дорогая?! Непринужденный и спокойный тон? Да он больше всего в жизни хочет выдать меня замуж именно за этого гада! Почему гада? Сказать сложно, но неприязнь с этому Тоайто пробивалась даже через мощное действие транквилизаторов (к этому времени я, конечно, поняла, что за "витамины" принимаю).
Я быстро справилась с завтраком. Глотала, почти не жуя, и лишь пару раз глотнула настойки. Она сегодня получилась особенно приторной. Отец и мужчина тем временем тихо беседовали. Смысла их разговора я не понимала, лишь изредка отец принимался смеяться, да Тоайто бросал на меня взгляды.
Конец моего завтрака совпал с концом их разговора. Я услышала привычное:
— Что ж, оставлю вас.
И краем глаза увидела удаляющегося отца. Удивительно — я думала, мне напомнят вести себя ласковее с будущим мужем. Но, пожалуй, вера в силу успокоительного у отца была сильна.