В парфянском плену
Шрифт:
– Римский шакал! – Согадай от злости закусил нижнюю губу и выхватил меч.
– Не спеши, прошу тебя! – раздался опять голос Абгара, но начальник стражи уже не слышал его. Он рванулся вперёд и через несколько полушагов—полупрыжков оказался возле Лация. Тому ничего не оставалось, как отступать, стараясь не попасть под мощные, рубящие удары разъярённого начальника стражи. Своим длинным тяжёлым мечом он старался настигнуть его и разрубить на части, или хотя бы отрубить руку или ногу, но всё время промахивался. Лаций не хотел терять силы и отходил, не подставляя под удар свой меч. Он был предельно внимателен. Два раза ему всё же пришлось защищаться, чтобы избежать ранения. Согадая, рубившего воздух, это выводило из себя, и он кидался на римлянина с ещё большим остервенением, однако Лаций знал, что силы противника должны были когда-то кончиться. И он терпеливо ждал этого момента, отходя то влево, то вправо. Начальник стражи оказался сильным и выносливым воином. Он держал меч двумя руками и бил наотмашь. Такой удар с двух рук мог разрубить стоявшего человека пополам, но в движении длинный меч был бесполезен. Наконец, парфянин устал и остановился, чтобы перевести дыхание. Лаций видел, что тот ещё опасен, и не стал приближаться. Он сделал небольшой шаг назад и начал медленно обходить его по кругу. Согадай вынужден был поворачиваться вслед за ним. Тяжело дыша, он сжимал меч двумя руками и держал его вытянутым вперёд, как будто
– Иди сюда! Куда ты убегаешь? – попытался крикнуть он пересохшими губами, но вместо этого из его горла раздался только хрип. Лаций приблизился к нему на расстояние двух шагов и несколько раз с силой ударил по мечу. Парфянин впервые почувствовал недостаток своего оружия, – оно было слишком тяжёлым и слишком длинным, – поэтому его руки отлетали в сторону вслед за мечом после каждого удара. Римлянин почему-то сохранил силы и не выглядел уставшим. В какой-то момент Согадай даже понял, что по силе тот был равен ему. Это его взбесило. Поэтому, когда римлянин в очередной раз замахнулся для удара, он отвёл меч назад, чтобы потом быстрым движением вперёд проткнуть ему живот. Но Лаций ждал этого момента. Он долго его готовил. Любой воин на месте Согадая рано или поздно убрал бы меч в сторону, устав отражать сильные удары сверху и сбоку. Поэтому, когда Лаций сделал вид, что заносит меч над головой, парфянин попался на эту уловку и отдёрнул свой меч назад. Но Лаций не стал бить сверху вниз, а сделал движение по кругу вниз, к ногам противника. Лезвие блеснуло возле головы Согадая, но не задело его, а очертило ровный полукруг мимо головы, плеча, локтя и бедра вниз, к колену. Лацию пришлось присесть, чтобы лезвие закончило движение у противника над лодыжкой. Но тот сам ему помог – он сделал шаг вперёд с вытянутым вперёд мечом, но этот шаг почему-то оказался слишком длинным. В какой-то момент Согадаю даже показалось, что он никогда не закончится – настолько долго длилось это его движение вперёд. И вдруг он увидел, как к его лицу неумолимо приближается пыльная земля, а нога, его левая нога, никак не может найти опору и остановить это падение. Он не заметил, что у него уже нет стопы и он не может поставить ногу на землю. Римлянин отрубил её одним хлёстким боковым ударом, и теперь она, как сучок дерева, лежала позади неподвижно распластавшегося тела хозяина. Из обрубка толчками выливалась яркая кровь. Недолгое молчание среди парфян сменилось яростными криками. В сторону Лация полетело несколько стрел. Но шум сразу прекратился, когда Сурена поднял руку. В это время в толпе пленных римлян произошло небольшое оживление. Один из них подбежал к стражникам и стал что-то им объяснять. Но те только покосились на него и даже не стали отвечать. Римлянин обошёл всех парфян вдоль забора, но так и не добился никакого результата. Никто при этом не обратил внимания, что он говорил с ними на их языке. Все смотрели на визиря.
– Я купил себе хорошего воина, не так ли, Абгар? – с какой-то зловещей интонацией и даже злорадством произнёс он и повернулся к арабу. Тот почувствовал, как по спине пробежал неприятный холод зимней пустыни, а в сердце закралась тоска неприятного предчувствия. Сурена покачал головой: – И теперь он начинает стоить всё дороже и дороже.
– Ты никогда не совершаешь ошибки, великий Сурена, – стараясь сдержать волнение, ответил араб. – Тебе всегда принадлежит лучшее.
– Ты хитёр, Абгар, но ты меня никогда не предавал. Ты всегда делил со мной трудности. Раздели и сейчас. Этот римлянин не хочет умирать. Теперь он стал стоить слишком дорого, чтобы продавать его, как раба, за деньги. Доставь мне удовольствие, чтобы забыть печаль потерянного золота. Я знаю, что у тебя есть сильные и храбрые воины. Пусть кто-нибудь покажет своё умение, – улыбка на лице Сурены превратилась в растянутую маску. В таком настроении спорить с ним было бесполезно, но Абгар решился попробовать.
– Мы родились в пустыне, о, великий Сурена, и мы воюем немного по-другому, – осторожно произнёс он, склонив голову в низком поклоне.
– Как это по-другому? – хмыкнул Сурена. – Какая разница, как ты воюешь? Пусть твои люди покажут, на что они способны. Давай!
– Конечно, о, великий победитель римлян, – согнулся ещё ниже Абгар. Он тихим голосом подозвал одного из своих воинов и стал что-то быстро говорить на своём наречии.
Тем временем, Лация окружили десять стражников. В руках у них были копья, которые они направили ему в грудь и голову. Пот лился по лицу ручьями и не только по лицу, но и по голове, рукам и спине. Солнце нещадно палило в затылок, и в глубине души Лаций понимал, что не сможет долго продержаться. В голове его звучал голос гадалки: «… делай только то, что можешь делать хорошо. Делай то, что никто лучше тебя не сделает. Не спеши повторять, что делают все».
В дальнем конце площади Сурена о чём-то разговаривал со своими слугами. Справа покрывалась пылью большая лужа крови, рядом с ней лежали тела. Слева – что-то кричали римляне. И вдруг над всем этим раздался громкий, как труба, голос Павла Домициана:
– Умри, как настоящий римлянин, друг наш! Я спою тебе гимн Марса!
Лаций повернул голову в его сторону и хрипло ответил:
– Не надо гимнов! Я не собираюсь умирать! – слепой певец, который уже набрал в лёгкие воздух и готов был запеть, поперхнулся, услышав такой ответ, и закашлялся. Римляне в тревоге замолчали, увидев, что парфяне тоже поняли смысл его слов. Они сразу взбесились и стали что-то выкрикивать, дёргая копьями и стараясь вывести его из себя.
– Нас всех хотят убить. Прямо здесь, – прошептал кто-то среди пленных. Но его никто не услышал. Потому что на площадь выехали два всадника в тёмных шерстяных накидках, с тонкими мечами. У них были тёмные, как спелые финики, лица. Это были воины Абгара. Парфяне с копьями отступили к ограде, и кочевники медленно стали приближаться к центру. Лаций не стал дожидаться последнего момента и побежал прямо на одного из них. До лошади оставалось три-четыре шага, когда он резко повернул в сторону и забежал сбоку. Всадник, ожидавший его спереди, вдруг увидел заросшее лицо сбоку. Но для Лация важно было другое – теперь перед ним была всего одна лошадь, а не две. Они сами мешали друг другу. Он старался не дать им напасть на него вдвоём и резкими перебежками отходил к ограде, стараясь делать так, чтобы кочевники всё время мешали друг другу и загораживали себе путь. Один из них вскоре не выдержал и, дико взвизгнув, погнал жеребца вперёд. Животное заржало и понеслось прямо на Лация. Он успел отскочить в сторону, но его всё-таки задело и сбило с ног. Когда он падал, кривой меч просвистел сверху и чудом не достал до головы. Судя по неглубокой, жгучей боли, лезвие царапнуло спину. Лаций поморщился. Враги с радостью заверещали на своём гортанном языке и, развернувшись,
– Лаций, сзади!!! – донёсся до него вдруг отчаянный крик Икадиона. На либертуса сразу же набросились стражники и сбили с ног. И хотя Лаций этого не видел, он всё-таки услышал его слова. Враг был где-то совсем рядом, хотя он его и не видел. Верёвка больно давила на зубы, уши и затылок. Мечей не было. Он вдохнул полной грудью. На мгновенье тело ощутило резкий прилив силы. Руки крепко вцепились в верёвку и рванули её на себя. Он завертелся по земле, продолжая подтягиваться на волосяном аркане. Сбоку донёсся звук падения и короткий крик. Петля сразу ослабла. А на то место, где он только что лежал, обрушился страшный удар. Это второй кочевник спешился и всадил меч в землю. Если бы Лаций не откатился, то араб попал бы ему в грудь. Но, промахнувшись, тот сам не удержался и упал на колени. Лаций увидел это и поспешил встать. Ему казалось, что он делает это слишком медленно, и никак не мог сорвать с головы жёсткую петлю… Упавший на землю всадник уже поднялся и стал снова дёргать верёвку, пытаясь помешать ему. Спасти его теперь могло только чудо. Лаций просунул руку под тунику, выхватил нож и ударил по верёвке. Она упала на землю, как мёртвая змея. Кочевник бросил её и погнался за лошадью. До второго врага, который хотел убить его на земле, было шагов пять. Лаций медленно пятился, стараясь восстановить дыхание. Он смотрел, как сутулая фигура осторожно приближается к нему, вытянув вперед меч. Плечи ныли от саднящей боли, но кости были целы. Ему пришлось отступать назад, к ограждению. Заметив это, противник кинулся вперёд и едва не задел плечо. Лаций отскочил, ища глазами свои мечи, но в пыли их не было видно. Кочевник занёс меч над головой и со всей силы обрушил его вниз. На этот раз удар пришёлся по брёвнам. Нападавший кочевник был всадником, а не пехотинцем, и не умел драться в ближнем бою. Он замахнулся ещё раз, подняв меч слишком высоко над головой, и это было большой ошибкой. Лаций шагнул ему навстречу, их взгляды встретились, а лица оказались так близко, что он мог бы коснуться его лбом. Кочевник вздрогнул и замер. Удар он так и не закончил – замах был слишком высокий и слишком долгий. На тёмном, как финик, лице застыла гримаса боли и удивления. Локоть медленно опустился Лацию на плечо. Меч выскользнул из безвольно повисшей руки и звонко упал на твёрдую землю. Он медленно сполз на землю, открыв рот в немом крике и держась за бок: из-под рёбер у него хлестала яркая струя крови. Через несколько мгновений силы покинули его, и он тихо умер.
Его собрат собрал в это время верёвку и решил набросить её ещё раз. Но Лаций уже ждал его бросок. Схватив петлю на лету, он намотал её на руку. Всадник дёрнул аркан, но в ответ получил рывок такой силы, что слетел с лошади, как сбитая палкой оливка. Когда он поднялся, перед ним стояла огромная тень с мечом его погибшего товарища. Несчастный хотел побежать, но со стороны Сурены раздался чей-то окрик. Кочевник вздрогнул и остановился. Лацию показалось, что это был голос Абгара. Несчастный смотрел ему в глаза и не шевелился. Лаций видел, как в них отражается палящее солнце, как оно слепит его и буквально прожигает несчастному голову. Ещё немного, и силы покинут его… Послышался громкий гортанный окрик, и воин медленно поднял упавший меч. Лаций отрицательно покачал головой, но у араба не было выхода. Он сделал шаг вперёд и нанёс удар. Мимо. Лаций просто уклонился в сторону, не сходя с места. Ещё один удар – и снова мимо. Три, четыре, пять ударов – и все в пустоту. Лаций просто отходил от слабеющего противника, не желая убивать его просто так. Арабы были наездники и не умели воевать стоя. В этот момент из-за ограды раздался пронзительный звук спущенной тетивы, и в спину араба вонзилась длинная стрела. Лаций даже не пошевелился. Он опустил меч и медленно повернул голову в ту сторону, откуда прилетела стрела. Присмотревшись, он увидел Абгара. Тот стоял с хмурым лицом. В руках у него был лук. И в этот момент Лаций почувствовал, что все вокруг готовы разорвать его на части. Парфяне как будто взбесились: разъярённые лица с широко раскрытыми ртами извергали крики ярости и плевались слюной, руки взлетали вверх, рубили воздух несуществующими мечами, метали в него копья и стрелы… и от этого шума у него заложило уши. Пот тёк по локтям и попадал на рукоятку меча. Пальцы стали скользкими. Надо было посыпать ладони пылью. Но что-то внутри подсказывало ему, что лучше было не шевелиться. Все ждали. Не хватало только одного слова Сурены. И хотя Лаций тяжело дышал, внутренне он был спокоен. Он спрятал нож под ладонью и прижал его к бедру, затем бросил меч на землю и остался стоять лицом к Абгару. Рядом с тем появилась фигура визиря. Он поднял руку. Сурена хотел что-то сказать, но неожиданно всё изменилось, под навесами забегали слуги, и парфяне вдруг повернули головы в другую сторону. Абгар вздрогнул и, быстро отвернувшись от Лация, склонился в поклоне. Что-то там было не так. Лацию ничего не оставалось, как стоять под палящим солнцем и ждать.
– Я куплю у тебя этого пленника за любую цену, Сурена! – раздался вдруг за спиной визиря громкий весёлый голос. Сурена, который уже готов был отдать приказ лучникам, с удивлением замер. Голос был невероятно знакомым. – Иначе он перебьёт всех твоих воинов! – с явной издёвкой добавил незнакомец, и Сурена наконец-то узнал Пакора, сына Орода. Он стиснул зубы и сел на свой стул.
– Этот пленный дорого стоит, – произнёс он небрежным голосом, стараясь сделать вид, что не замечает иронию царевича. Тот уже вышел из дальнего угла и подошёл ближе.
– Ну, это как сказать, – улыбнулся он. – Если учесть, что я спасаю от гибели всё твоё войско, то цена может быть и не очень большой. Ты же теперь победитель Красса? Разве тебе мало славы? – Пакор прищурил глаза, и Сурена задумчиво и внимательно посмотрел на него полным сочувствия взглядом. Но отвечать не стал.
– Как здоровье сатрапа? – спросил он вместо этого.
– Он благодарит тебя за победу, – так же уклончиво ответил Пакор.
– Ты давно приехал?
– Только что, – сказал Пакор.