В Париж на выходные
Шрифт:
Подробности были такие.
— Откуда он приехал, — продолжал Николай, — я не знаю, и никто из наших не знает. Он должен был передать нам какой-то порошок. Какой, неизвестно, но неопасный. В чем — тоже непонятно, но, судя по количеству — около грамма, — контейнер может быть очень маленьким.
Точнее не скажешь.
— И есть шанс, что контейнер спрятан где-то в его вещах?
— Именно. Штайнер забронировал номер на десять дней. В гостинице они прокатали его кредитку, так что вопрос оплаты никого не волнует. Ночует ли он в своем номере или нет, его хватятся только в воскресенье, то есть послезавтра. Так что, если ты заселишься сегодня, у тебя две ночи и один день. Но, разумеется, сделать всё лучше поскорее. И нам, и тебе лучше!
— Известно
— В 404-м. Мы проверили: он сообщается внутренней дверью с 405-м. Так что если бы тебе удалось поселиться в 405-м…
Разумеется, это было бы гораздо проще, чем ковыряться в замке чужого номера из коридора. Николай протянул мне маленький, но увесистый нейлоновый несессер.
— Справишься?
— Там не электронные замки?
— Да нет, прошлый век.
— А вы не сообразили забронировать мне номер?
Это я так спросил, не подумав. Просто потому, что мне всё это не нравилось, и хотелось ребят из резидентуры ткнуть носом, что они что-то сделали не так. С одной стороны, забронировать мне номер действительно было несложно — ведь мой новый паспорт был у них. Но Николай только сморщил нос — он прав. Когда бронируешь, всегда остается или твой факс, или твой мейл. А если в гостинице вообще нет свободных номеров?
— Да и, сам понимаешь, именно 405-й номер всё равно было бы странно резервировать, — добавил Николай.
И тут он был прав.
Николай доел свой сэндвич, посмотрел на тот, от которого я отказался, почесал щеку, видимо, вспомнил про свой вес, и сунул сэндвич обратно в бумажный пакет. «Многие люди постоянно едят из-за стресса», — подумалось мне. В нашей профессии принято снимать напряжение алкоголем. Но, может, Николаю повезло, и он нашел способ, менее травмирующий для организма. Николай достал из пакета еще одну запотевшую баночку кока-колы и с наслаждением прокатил ею по лбу и шее.
На проезжающем мимо теплоходике с туристами девочка, держащаяся за поручень, приветливо помахала нам рукой. Мы махнули ей в ответ.
— И это всё? — уточнил я.
Я, вообще-то, имел в виду подробности, благодаря которым я должен был провести расследование исчезновения курьера. Но Николай понял меня по-своему:
— Пока всё — только проверить номер.
— А следующий шаг?
Николай улыбнулся.
— Сообщат дополнительно.
Возражать было бесполезно. Николай здесь ни при чем — передаточное звено.
— Фотография-то его хоть есть?
— Там же, в книге.
Я снова пролистнул Сименона. Фотография была на обычной бумаге, компьютерная распечатка, но приличного качества. Не знаю, каким Штайнер был разведчиком, но, по крайней мере, один его недостаток был налицо — внешность у него была запоминающейся. Это мягко сказано! Лошадиное лицо, половину которого занимала нижняя челюсть, а вторую — тонкий, приплюснутый, видимо, когда-то сломанный на ринге, нос. Зато лба практически не было вовсе — светлые волосы начинались чуть ли не от тонких, почти не различимых на снимке бровей. Глаза были маленькими, застывшими в напряженном вопрошании. В целом, Штайнер походил на тупого упрямого солдафона, который всегда действует строго по инструкции и помешать которому может только смерть.
— Теперь, как мы дальше действуем, — Николай отогнул воротничок рубашки и промокнул шею. — Ё-моё, когда эта жара кончится! Значит, если получилось попасть в его номер — не важно, найдешь контейнер или нет, — звони. Встречаемся здесь же через час, если это в нормальное время, или в бистро напротив Восточного вокзала, если это между десятью ночи и десятью утра.
— А если Штайнер вдруг объявится?
Николай улыбнулся во весь рот. Странный у нас всё-таки подобрался контингент, не важно, старой закваски люди или молодые. Человек пропал. Судя по его виду, не забыл про встречу, не запил, не уехал с красивой девушкой на Канарские острова. Лежит где-нибудь сейчас в леске под слоем извести, а то и просто в канаве, забросанный прошлогодними листьями. А этому весело! Для него это игра! Но, самое интересное, хотя в минуту опасности такой вот Николай готов будет разорвать противника зубами, да и чувство страха ему наверняка не чуждо, он в целом и к себе-то относится как к элементу игры. Все больные, все!
Николай сунул бумажный пакет с оставшимся сэндвичем и не начатой банкой коки в портфель. Потом осмотрелся и, откинувшись, ловко закинул второй пакет с пустыми баночками из-под кока-колы в ажурную зеленую урну.
— Баскетболист? — спросил я, проверяя свои догадки.
— Ага! Это потом меня укоротили на полметра! — съязвил Николай. — Нет, я водным поло занимался.
И вдруг Николай вцепился мне в локоть.
Мимо нас проплывал очередной теплоходик, на этот раз плавучий ресторан. От обедающих нас отделяло не более пятнадцати-двадцати метров, и окна, учитывая жару, были откинуты кверху. Так что сомнений быть не могло: человек, оживленно беседовавший за столиком с полной, ярко накрашенной женщиной лет пятидесяти с блеснувшими на солнце крупными золотыми серьгами, был Томас Штайнер.
4
Я снова сидел в своем номере в «Фениксе». Окно номера Метека было закрыто, видимо, горничной, так что, скорее всего, он в «Бальмораль» еще не возвращался.
Новостей о Штайнере у меня не было, и вряд ли что-то появится до завтрашнего дня. Увидев пропавшего агента, Николай умчался со скоростью стрелы, выпущенной из легендарного лука Одиссея. Он ничего мне не сказал, но предугадать его будущие действия было несложно. Я не успел дойти до памятника веселому королю Генриху Четвертому, как из подземного паркинга, визжа шинами, вылетела белая «рено-меган». Она пересекла мост и с ревом устремилась по набережной в направлении пристани, где базировались плавучие рестораны. В принципе, у Николая были все шансы оказаться там раньше теплоходика и проследить, куда направится Штайнер.
Но дальше… Только Джеймс Бонд принимал решения быстро и самостоятельно. В Конторе две общие заботы: все просчитать и прикрыть свою задницу. Шеф парижской резидентуры, наверное, сейчас отправляет в Лес срочную шифрограмму о последних событиях. В Лесу тоже сгоряча ничего предпринимать не станут. Запросят из архива досье Штайнера, начнут внимательно его изучать. Где, кто, когда мог его перевербовать? Почему ошиблись люди, подписавшие подшитые к делу характеристики? Поднимут и их досье.
Первоначальный план послать меня обыскать его номер в «Клюни» тоже подлежал пересмотру. Конечно, меня кто-то мог подстраховать с улицы, чтобы предупредить по мобильному, если Штайнер вознамерится вернуться в гостиницу во время моего визита. Но как опытный агент он наверняка принял меры, чтобы точно знать, залезали в его вещи или нет. Какой-нибудь волосок, приклеенный к дверце, который порвется или отклеится, если шкаф открывали. Или крошечный клочок бумаги, который вылетит из ящика от притока воздуха. Или промеренное с точностью до миллиметра положение одного предмета относительно другого. Все эти хитрости предугадать невозможно. Пока мы считали, что Штайнер мертв, это не имело значения. Но раз он жив, он будет точно знать, что его номер обыскивали. Нужно ли это, если его подозревают в двойной игре? Такое решение могли принять только наверху, а на это требовалось время.
Так что, на самом деле, в этой медлительности и перекладывании решения на тех, кто должен знать больше, есть свой смысл. Это я так, по злобе, прошелся насчет прикрывания собственной задницы большими и маленькими начальниками. Я-то — вольная птица и могу позволить себе действовать по обстоятельствам и собственному разумению. А в Лесу на самостоятельные действия могут решиться только уникумы вроде Эсквайра, который всё равно всех переиграет. Но, так или иначе, на принятие решения уйдет время, и я мог спокойно заняться своими делами.