В Париже дорого умирать

Дейтон Лен

Он стоял в футе от трапа, а я уже встал на ступеньку. Моряк пожал плечами и запрыгнул на борт. Я отвязал конец, и кто-то запустил мотор. Вода забурлила, и катер, подчиняясь рулю, галсами понесся по воде.

По мосту мелькнул луч фонаря. Я не знал, раздавался ли при этом свист. За шумом мотора ничего не было слышно. Неожиданно луч фонаря осветил водительскую дверь «скорой». Катер сильно накренился, когда мы вышли из гавани в открытое море. Я глянул на китайского рулевого. Он не выглядел испуганным, впрочем, даже если бы

и выглядел, я бы все равно этого не понял. Я отвернулся. Фигуры на набережной стали маленькими и плохо различимыми. Я посмотрел на часы. Два десять ночи. Удивительный граф Сзелл только что убил очередную канарейку, они ведь стоят всего три франка, от силы четыре.

Глава 39

В трех милях от Остенде море было спокойным, и над поверхностью висел туман. Казалось, на прохладном утреннем воздухе остывал бездонный котел с похлебкой. Из тумана выплыло судно Датта. Это была обшарпанная посудина водоизмещением примерно в десять тысяч тонн. Старая грузовая калоша со сломанной грузовой стрелой на корме. Одно крыло мостика повреждено во время какого-то давно забытого происшествия, а на сером корпусе, обшарпанном и облупленном, виднелись длинные ржавые потеки от якорной трубы до ватерлинии. Судно долго стояло на якоре в Па-де-Кале. Самой странной частью была радиомачта, раза в три выше обычной, и свежая надпись «Радио Джанин» десятифутовыми белыми буквами на борту.

Двигатели молчали, посудина не двигалась, но течение разбивалось о нарисованные цифры на форштевне, и якорная цепь стонала, когда судно дергалось, как ребенок, уставший сидеть у матери на руках. На палубе никого не было видно, но, когда мы подошли ближе, я заметил блик в рулевой рубке. К борту крепился уродливый металлический трап, более похожий на пожарную лестницу. На уровне воды ступеньки заканчивались широкой площадкой, к которой мы и причалили. Датт жестом пригласил нас подняться на борт.

Пока мы поднимались по металлическому трапу, Датт крикнул сверху:

— Где они?

Никто ему не ответил, даже головы никто не поднял.

— Где пакеты с документами, моя работа? Где это все?

— Есть только я, — ответил я.

— Я же сказал вам… — заорал Датт на одного из моряков.

— Это было невозможно, — сказал ему Кван. — Полиция висела у нас на хвосте. Нам повезло, что мы успели выбраться.

— Досье очень важны, — сказал Датт. — Вы хоть девочку-то дождались? — Никто не ответил. — Так дождались или нет?

— Ее почти наверняка схватила полиция, — ответил Кван. — Они были совсем рядом.

— А мои документы? — спросил Датт.

— Такое случается, — равнодушно ответил Кван.

— Бедная Мария, — сказал Датт. — Бедная моя дочь.

— Вас волнуют только ваши досье, — спокойно произнес Кван. — До девушки вам дела нет.

— Мне до всех есть дело, — возразил Датт. — Даже до англичанина. Я беспокоюсь обо всех вас!

— Вы

дурак, — сказал Кван.

— Я сообщу об этом, когда мы доберемся до Пекина.

— И каким же образом? — поинтересовался Кван. — Скажете, что отдали бумаги девушке и поставили мою безопасность в зависимость от нее, потому что вам не хватило смелости самому выполнить ваши обязанности куратора? Вы позволили ей изображать майора Чена, чтобы самому спокойно удрать, в одиночку и без помех. Вы дали ей пароль, и я могу лишь догадываться, какие тайны вы еще ей выдали, и теперь вам хватает наглости жаловаться, что ваши дурацкие исследования не доставили вам сюда на борт.

Кван улыбнулся.

Датт отвернулся от нас и пошел внутрь. Внутри судно выглядело лучше, чем снаружи, и хорошо освещалось. Ровно гудели генераторы, а где-то в глубине судна раздался звук закрывающейся металлической двери. Датт пинком открыл дверь и хлопнул по выключателю. Свет удивительным образом зажегся. С крыла мостика свесился мужчина и посмотрел на нас, но Датт жестом велел ему возвращаться к работе. Он начал подниматься вверх по трапу, я последовал за ним, но Кван остался внизу.

— Я голоден, — сказал он. — И наслушался достаточно. Я иду вниз есть.

— Хорошо. — Датт даже не оглянулся.

Он открыл дверь в то, что когда-то было капитанской каютой, и жестом пригласил меня войти. В каюте было тепло и уютно. Небольшая койка была смята, на ней недавно кто-то лежал. На письменном столе валялись кипы бумаг, несколько конвертов, стояли высокая стопка виниловых пластинок и термос. Датт открыл шкафчик над столом, вынул две чашки, налил в них кофе из термоса и затем плеснул бренди в две коньячные рюмки. Я положил в кофе два кусочка сахара, влил туда же бренди, проглотил горячую смесь и буквально ощутил, как возрадовались мои сосуды.

Датт предложил мне сигарету.

— Это ошибка, — сказал он. — Дурацкая ошибка. Вы когда-нибудь допускали дурацкие ошибки?

— Это одно из направлений моих редких приступов бурной деятельности. — Я жестом отказался от сигареты.

— Шут, — хмыкнул Датт. — Я был совершенно уверен, что Луазо не станет ничего предпринимать против меня. У меня есть связи, и я имею власть над его женой. Я был абсолютно уверен, что он ничего мне не сделает.

— Это единственная причина, по которой вы втравили в это дело Марию?

— Откровенно говоря, да.

— Ну, тогда мне жаль, но вы просчитались. Лучше бы вы не вмешивали сюда Марию.

— Моя работа была почти завершена. Такие дела не могут длиться вечно. — Он просветлел. — Но и года не пройдет, как мы повторим эту же операцию снова.

— Очередное психологическое исследование с участием скрытых камер и магнитофонов и доступных женщин, чтобы влиять на западных мужчин? Очередной большой дом со всеми наворотами в фешенебельном районе Парижа? — поинтересовался я.