В Париже. Из писем домой
Шрифт:
Сижу и любуюсь всем. Дураки и идиоты – у них так много всего, и дешево, а они ни черта не делают – «все любовь делают». Это у них так нежно называется.
Они и кино делают с этим. Женщины, сделанные капиталистическим Западом, их же и погубят. Женщина-вещь, это их погибель.
И женщины здесь действительно хуже вещи, они форменным образом сделаны, все: руки, походка, тело. Сегодня мода, чтобы не было грудей, – и ни у одной их нет… Сегодня мода, чтобы был живот, – и у всех живот. Сегодня мода, чтобы были все тонкие, – и все тонкие. Они действительно все, как в
Война и угроза Германии. Вот это единственно, что еще заставляет их что-то делать вне этого. А то бы они все «делали любовь».
Да ну их к черту… с вещами я вылечу пулей из этой страны, где республика строится на женщинах.
Ведь здесь масса театров, где целый вечер на сцене выходят, и ходят, и молчат голые женщины в дорогих и огромных перьях, на дорогих фонах, и больше ничего, – пройдет и все… и разные, разные и все, понимаешь, проходят голые, и все довольны… «а зачем»…
Вот их идеал – «разные» да голые… и молчат, и не пляшут, и не двигаются. А просто проходят… одна… другая… третья… пять сразу, двадцать сразу… и все…
Да я еще и не могу и написать точно, до чего «ничего», до чего это – «вещ и», до чего это, когда, оказывается, есть только один мужчина человек, а женщин нет человеков, и с ними можно делать все – это вещь…
Твой сын обменял «Септ» на другой, без царапины. Кроме того, купил 12 штук кассет, черный треножник и большую бутыль проявителя.
Ну, пока. Анти.
Милый Хомик!
Получил твое письмо от 27-го, ни числа, ни номера нет.
Пишешь, привези что-нибудь Льву Кулешову и Коноплевой22, а что бы? Ей-то «Коти», а ему что? Ручку, что ли? Что-нибудь куплю, а может, ты напишешь.
Приеду вместе с Дурново23 из кустарного, он тоже едет 1 июня, мне легче. Он хочет, чтобы я поработал в кустарном деле.
Ты там не хворай.
У меня неприятности по выставке отошли. Все же всем ясно, что берут от меня, и тот, кто берет, тоже знает.
Завтра с утра работа, самая горячка.
Сейчас полюбуюсь аппаратом и лягу спать.
Что бы купить Мулечке и матери?
Целую всех.
Милая Муличка!
Зарядил аппарат, завтра попробую снимать. Проявить можно отдать в магазине…
Я все жду от тебя письма с сообщением, получила ли ты фото и какие письма получила мои… Проходит день, два, я ничего, но на третий – берет тоска. Сегодня, придя к Полякову, мы застали у него Санина, режиссера, и вот что он говорит: что французы сначала с восторгом принимали русское искусство, а потом и сейчас испугались засилья и талантливости русских. Все они смотрят, все им нравится, а боятся.
Немцы выбрали Гинденбурга, а французы испугались, значит, опять монархия, опять милитаризм, угроза Франции, и я уверен, выберут от
И что… Как раньше хуже не было быть русским, так теперь лучше нет быть гражданином СССР. Но есть но… Это значит, что необходимо работать, работать и работать… Свет с Востока – не только освобождение трудящихся. Свет с Востока – в новом отношении к человеку, к женщине и к вещам. Наши вещи в наших руках должны быть тоже равными, тоже товарищами, а не этими черными и мрачными рабами, как здесь.
Искусство Востока должно быть национализировано и выдано по пайкам. Вещи осмыслятся, станут друзьями и товарищами человека, и человек станет уметь смеяться, и радоваться, и разговаривать с вещами…
Вот посмотри, сколько здесь вещей, которые – снаружи украшены и холодно украшают Париж, а внутри, как черные рабы, затая катастрофу, несут свой черный труд, предвидя расправу с их угнетателями.
Прав Маяковский в «150 миллионах». Книги рассыпятся, и листы революционной толпой разнесут гнилые мозги их сочинителей.
Дома разлетятся от сплошной <…> и подмывания половых органов, а двухспальные кровати встанут на дыбы, вывалив дряблые сифилитические тела.
Ну, я расфилософствовался. Прости.
Это здесь часто находит на меня.
И что наши неприятности там в СССР? Здесь кажутся совсем пустяками; не Штеренберг и Луначарский ведь строят, а мы.
Ваш Анти.
Милая, дорогая Муличка!
Почему нет писем сегодня, не больна ли ты?
Мне так тоскливо. Все хожу и думаю, что с тобой? Не больна ли маленькая Мулька?
Завтра, если удастся, дам телеграмму с Морицом. Что с вами?
В субботу начну красить Клуб. Все идет хорошо, много работы. Расставляем экспонаты. Хороши шах маты и стулья.
Пиши скорей!
Анти.
Милый Зубрик! Получил твое письмо с радио-музыкой.
Выставляю 30 обложек, чайный сервиз, текстиль. Теперь ты будешь довольна, это из того, что я взял с собой.
Вместо бала мы сегодня хохотали до упаду. Смотрели на голых баб в стереоскопы и играли на разных машинах-автоматах, пробовали силу и пр. Это знает Володя, он, оказывается, все время в Париже играл на машинах…
На бал не ходил, там давка и поздно кончается представление24.
Скажи Володе, что Терновец и Аркин25 только говорят и мешают. Работают Дурново, Мориц и я. Миллер и Давид тоже много делают для себя…
Получила ли фото? Если фото не получила, то я больше не пошлю, а то жалко – хорошее фото, где я снят в шляпе.
Целую Мульку и всех прочих.
Пишу тебе аккуратно каждый день.
Твой Хомик.
В. Ф. Степанова – А. М. Родченко