В пекло по собственной воле
Шрифт:
Чугунков удивленно на меня посмотрел, а потом рассмеялся.
— Так ведь Менделеев — это высокий «жлоб»! Я думал, ты сразу это поняла, — крикнул он мне, пересиливая ветер. — Просто этот худой напомнил мне одного знакомого. Да, видно, не он — я просто ошибся… Давай-ка поднимемся на капитанский мостик…
В рулевой рубке «Посейдона» нас встретил капитан судна, он же полковник МЧС Свиридов, и тотчас засуетился, доставая надежно припрятанный термос с кофе.
— Нет, голый кофе гонять не гоже! — заявил Чугунков. — Подождите, я спущусь к себе в каюту, у меня там бутылочка хорошего коньяка имеется — очень старый, «Эверест» называется. Кофе с «Эверестом» — это вообще лучший напиток, который я пробовал за свою жизнь!
И генерал скрылся в мутных, наполненных брызгами воды и пены и грохотом волн по борту и надстройке сумерках за дверью капитанской рубки. Он едва не столкнулся в дверях с помощником капитана, который ввалился в рубку и, отфыркиваясь от воды, ручьем лившей с него, заявил:
— Капитан! Может быть, «Нереида» еще один рейс вниз сделает?
— А в чем дело? — резко спросил Свиридов, наверняка не забывший свою оговорку в разговоре с генералом Чугунковым, выдавшую нежелание лишний раз спускать аппарат с «Посейдона» на дно.
— Старший в группе водолазов, лейтенант Носов, руку сломал — волной его неудачно шибануло. Под воду его пускать нельзя. А без старшего группы — не положено. Может, связаться с «Нереидой», посоветоваться с ее капитаном, он не откажется поработать еще…
— Ты что же, предлагаешь нам за чужие спины прятаться? — набросился на него Свиридов, хорошо запомнивший направленное на него раздражение генерала. — Составленный мной план спасательных работ предусматривает повторное погружение аппарата с «Посейдона», а не с «Нереиды»! И работать будем строго по плану! Срочно найти замену Носову! Через пять минут аппарат должен начать погружение.
— Где же я ему замену найду, если один у нас из лейтенантов остался среди водолазов? — возмутился помощник. — Остальных вы сами списали на берег за незнание устава корабельной службы. Наверняка в Красноводске из портового ресторана не вылезают. Устроили людям отпуск, додумались…
— Ты мне делать замечания брось! — закричал на него Свиридов. — Станешь капитаном — тогда болтай все, что хочешь! А сейчас — выполнять мои приказы! И все! Большего от тебя не требуется…
Я не дала помощнику ответить Свиридову и опередила его реплику.
— Я могу пойти с водолазами, — заявила я. — Допуск на погружение у меня есть. Звание — подходит, я — капитан МЧС. А за знание устава корабельной службы я отчитаюсь, как только поднимусь обратно. В этом, я думаю, капитан Свиридов пойдет мне навстречу?
Свиридов сам давно уже понял, что совершил глупость, придравшись к двум лейтенантам-водолазам и оставив их на берегу за незнание устава корабельной службы, который им совершенно не нужен, поскольку они не являлись членами команды «Посейдона». Но хозяином на судне был Свиридов, и оспорить его решение было невозможно… Теперь Свиридов раскаивался в своей глупости хотя бы потому, что лейтенанты в любое время могли нажаловаться на него. Хотя бы вот этому же генералу Чугункову.
— Не возражаю, — коротко бросил Свиридов, мне даже показалось, что он ждал, когда я влезу со своим предложением спуститься еще раз.
— Тогда скорее! — поторопил меня помощник капитана и повел знакомиться с ребятами, с которыми мне предстояло спуститься на дно.
Глава третья
Как нам стало известно, на «Нереиду» подняли еще семь пассажиров. Под водой остались, таким образом, двое. Кто именно, уточнять на «Нереиде» не было времени, но я почему-то ничуть не сомневалась, что одним из них окажется Менделеев.
Тамбур-трап вообще-то предназначен для других глубин, куда доступ легкому водолазу просто закрыт. Здесь его использовали только потому, что на борту самолета оказались раненые и погибшие. К тому же погода испортилась настолько, что стало понятно — начинается шторм. «Посейдон» мотало на двух штормовых якорях, которыми он закрепился над самолетом, и грозило просто перевернуть, так как бортовая качка усилилась настолько, что судно едва не черпало каспийской воды.
Спустить аппарат в воду оказалось серьезной проблемой. Мы все прекрасно понимали, что, едва его освободят от крепежа, которым он намертво был принайтован к палубе «Посейдона», он просто скатится за борт, проломив фальшборт и порвав леера.
К тому же в нем непременно должен находиться один из спасателей — под водой герметичный трап для перехода из самолета в аппарат открывался только изнутри. Это было сделано с расчетом на так называемую «защиту от утопающего» — как ни жестока была идея обезопасить тех, кто внутри, от задыхающихся под водой без воздуха людей, но применить ее оказалось необходимым.
Я помню еще по лекциям, которые читали нам на сборах в лагере спецподготовки, что такая защита была применена в этих аппаратах после нескольких случаев, когда жертвы вскрывали аппарат, не дожидаясь полной герметизации, и в аппарат под огромным давлением врывалась вода, что приводило к гибели и самих спасателей, и тех, кого они пытались спасти от гибели.
Может быть, тогда и родились эти два неписаных правила из Кодекса Первых Спасателей: «Главный враг спасателя — потерпевший» и «Если один мешает спасти многих — не помогай ему». Жестокие, но необходимые правила. Второе из них, если учесть чрезвычайные обстоятельства, в которых приходится работать спасателям, равносильно смертному приговору. Но его нарушение тоже приводит к смерти, только большего числа людей. Вообще Кодекс рождался не из головы, а из конкретных ситуаций на спасательных работах, из смертей и увечьях людей, первыми осваивавших опасные, а часто и смертельные ловушки этой профессии…
Меня закрыли внутри аппарата, а два водолаза — Витя и Станислав — будут сопровождать аппарат снаружи. Я заранее огляделась, пока аппарат снимали с крепежа, за что цепляться, когда меня начнет мотать из стороны в сторону ветром, и от ударов о какие углы беречься.
«Кстати, когда поднимемся на поверхность, — подумала я, — нужно позвонить в Симферополь на завод „Фиолент“ конструкторам этого аппарата. Все углы внутри аппарата должны быть закругленными, это же и ребенку ясно…»
В два иллюминатора, расположенные по обеим сторонам аппарата, разглядеть что-либо было трудно, уже надвинулись сумерки и штормовое небо окончательно почернело. Поэтому я и не старалась увидеть, что творится на палубе, ориентируясь теперь лишь на поведение самого аппарата. Я слышала стук ключей по обшивке аппарата, которыми Кавээн с Игорьком откручивали гайки крепежа.