В пекло по собственной воле
Шрифт:
— А зачем он ему нужен? — недоумевала я.
— Так он тайник в нем устроил! — воскликнул Менделеев.
— Ты врешь, свинья! — заорал на него Анохин. — Это не мой тайник. Я нашел его, когда проверял техническое состояние самолета! Это не мой тайник!
— Это ты врешь, Анохин! — ответил ему Менделеев. — Техническое состояние проверяет перед вылетом специальная команда техников, а ты даже и подходить не должен был к «черному ящику», не то что проверять его. Это прямое нарушение твоих служебных обязанностей и превышение твоих весьма ограниченных
— Откуда ты можешь знать, что входит в мои обязанности, а что… — начал было спорить Анохин, но его прервало появление того же офицера, которого сопровождал старый иранец в гражданском. Старик нес какой-то узел. Офицер приказал охраннику открыть решетку. Старик распахнул дверь и бросил на пол свой узел. Охранник вновь закрыл нас, а офицер сказал перед тем, как уйти:
— Через половину одного часа вас переведут в другую тюрьму. Тогда… — Он ткнул пальцем в сторону Менделеева. — … ты скажешь, где есть ваш самолет, и покажешь это на карте…
— Я обещал, — ответил Менделеев. — И сделаю, как обещал.
Офицер ушел. Менделеев подобрал с пола узел, брошенный стариком, и протянул его мне.
— Это, без всякого сомнения, женская одежда. Переодевайся!
Я бросилась сдирать с себя прорезиненную ткань. Это было просто наслаждение. Оставшись в шерстяном костюме, который тоже весь пропитался потом и вызывал у меня лишь чувство отвращения, я посмотрела, что мне принесли, секунду помедлила и без всякого смущения принялась снимать и его. Под ним на мне были лишь трусики, которые давно уже не мешало бы постирать, и я решила избавиться и от них. Я оказалась совершенно обнаженной в компании двух мужчин, но только один из них повел себя как мужчина. Менделеев отвернулся к решетке и принялся рассматривать прутья, из которых она была сделана. А вот Анохин уставился прямо на меня, и глаза его бегали вверх-вниз — он бросал взгляды то на мои груди, то на лобок.
«Да пошел ты, козел!» — подумала я и повернулась к нему спиной, пусть рассматривает мою задницу, если уж ему так интересно лишний раз взглянуть на обнаженную женщину. В моем представлении, если у мужчины возникает такое желание, он не пользуется для этого удобным случаем, а раздевает ее сам. Он испытывает от этого настоящее удовольствие, а не просто пускает похотливые слюни…
В узле оказалась рубаха из какой-то серой и довольно плотной ткани, которая прикрыла мою фигуру почти до колен, свободные штаны из полосатого шелка, кофта тонкой шерсти и короткая плиссированная юбка.
Когда я все это надела и представила, как теперь выгляжу, просто ужас охватил от одной мысли, что Менделеев сейчас повернется и увидит меня в таком идиотском облачении. Я, оказывается, настолько привыкла к европейской традиции в одежде, что восточные фасоны казались мне дикими.
Я быстренько подхватила с пола широченные черные шаровары и напялила их на себя. Осталась огромная черная накидка, которую я кое-как на себе пристроила. И оказалась одета, как настоящая иранская женщина — только из накидки торчала моя светло-русая голова с разбросанными по плечам волосами…
Менделеев обернулся и… рассмеялся, чем меня немало смутил.
— Ну, ты просто как с картины Махмуда Малек ош-Шоара! — воскликнул он. — Не хватает заключительного штриха, чтобы ты была неотличима от настоящей персиянки. А ну-ка, подойди ко мне.
Я подошла. Он расправил накидку и набросил мне ее на голову, а на лицо повязал белую полупрозрачную легкую косынку — чуть выше лба, так, что она полностью закрыла мне все лицо.
Он заставил меня отойти на пару шагов, окинул критическим взглядом и сказал удовлетворенно:
— Совсем другое дело!
Странно, но я почувствовала себя в относительной безопасности, как только легкая ткань коснулась моего лица и скрыла его от взглядов окружающих. Мне все было видно сквозь прозрачную ткань, но я почему-то была уверена, что моего лица Менделеев не видит. Не знаю, почему, но я покраснела под своей защитой из ткани, словно девчонка, впервые надевшая взрослое женское платье и вышедшая в нем на улицу под взгляды мужчин.
Не успела я как следует освоиться в новом наряде, как вновь появился офицер с двумя охранниками и коротко приказал:
— Вы все! Идите!
Он бросил на меня внимательный взгляд, потом повернулся к Менделееву и спросил его:
— Это есть твоя женщина?
Менделеев посмотрел на него совершенно серьезно и ответил таким тоном, словно ему задали совершенно бестактный вопрос:
— Да, эта женщина принадлежит мне!
«Однако! — подумала я. — Из него получился бы хозяин гарема!»
Менделееву принесли палку, опираясь на которую, он мог передвигаться довольно сносно без посторонней помощи, не подпрыгивая при этом на одной ноге.
Мы вышли из камеры и последовали за офицером в сопровождении охранников. Нас вывели во двор, Менделеева усадили в небольшие носилки, которые несли два перса крупного телосложения с непроницаемыми лицами. Вся наша процессия вышла за низкие глухие ворота, и нас повели по узкой улице, состоящей из одного нескончаемого глиняного забора. Пройдя метров триста, мы остановились по приказу офицера перед другими воротами, как две капли воды похожими на те, из которых нас вывели, и подождали, пока офицер возился с запором.
Я никак не ожидала, что авантюра Менделеева удастся, но мне пришлось признать, что я плохо знаю то ли жизнь, то ли людей. Особенно — персов.
Нас провели — а Менделеева пронесли — в помещение, вполне европейское внутри, если не считать странной формы окон — низких и широких. Да еще потолок, пожалуй, был низковат. В остальном — комната как комната, разве что стульев в ней не было. Но по раcпоряжению офицера в комнату тотчас внесли три стула, явно позаимствованных из какой-то конторы, потому что на них я разглядела таблички с инвентарными номерами. Офицер что-то сказал охранникам, и они вышли из комнаты.