В плену Левиафана
Шрифт:
Какая же она жестокосердная гадина, его сестра! И всегда была такой — чего стоят постоянные эксперименты с читателями ее колонки! Терпеливо копаться в темных душах преступников, наплевав при этом на жертвы и на чувства их родных. На месте Лео Алекс смазал бы сестре по физиономии! Благо, руки у метеоролога свободны. Но Лео ничего подобного не предпринимает. И, в отличие от Кьяры, ведет себя именно так, как и положено влюбленному. Он мягок и терпелив. Накручивает на палец локон Кьяры и говорит извиняющимся голосом:
— Ты неправа,
— Ах, да! Я забыла о твоих снах. Больше чем уверена, что он явился к тебе во сне с этим дурацким предложением.
— Можешь смеяться, но все обстояло именно так.
Кьяра как будто ждала этого: она запрокидывает подбородок и смеется. Но это, вопреки ожиданиям Алекса, не злой смех. Он так же горчит, как и недавний смех Лео, все здесь отравлено горечью. Как будто «Левиафан» был сложен из осиновых бревен. Но фундамент у дома — каменный, а на стены пошла отборная красная ель, чья древесина — упругая и сладковатая, не в пример осине. Все здесь не то, чем кажется на первый взгляд.
— Расскажи мне об этом эпохальном сне.
— Нечего особенно рассказывать. Мы говорили с Сэбом о переезде.
— Во сне?
— Да.
— Удивительно, — снова смеется Кьяра.
— Да, — Лео, напротив, очень серьезен. — Первое время я тоже удивлялся, но потом привык. Мы разговариваем с ним, иногда молчим. Иногда нас бывает трое.
— И кто же третий?
— Кошка. В детстве у нас была кошка, Даджи. Она погибла, погибла из-за Себастьяна. Он очень переживал. Он даже заболел, у него был нервный срыв. А во сне Даджи жива и здорова. Сначала приходит она, а потом уже Сэб. Но он может явиться и без Даджи. А Даджи никогда не приходит без него.
— И что делает кошка, когда приходит?
— Ничего, просто сидит в отдалении. Впрочем, я не уверен. Это же сон… Но когда появляется Сэб, она взбирается ему на руки и больше не покидает их.
— Забавно. И каждый сон с кошкой и братом ты помнишь в подробностях?
— Во всех подробностях я помню наши с ним разговоры. А сны… Когда-то я записывал их. Но потом бросил.
— Почему?
— Сэб настоял.
— Ты хочешь сказать, что во сне Сэб посоветовал тебе не записывать сны?
— Напрасно мы затеяли этот разговор, — хмурится Лео.
— Я просто хочу понять. Как далеко ты можешь зайти, следуя советам брата.
— Мы просто разговариваем. Но иногда он дает дельные советы, да.
— Насчет «Левиафана» и вашего приезда сюда?
— И насчет этого тоже. Не будь Сэба и моих снов, мы бы не встретились.
— Мы?
— Ты и я. Он все знал заранее.
— Вот как? И он сообщил тебе мое имя?
— Нет. Но ведь это неважно. Важно, что я оказался в нужное время в нужном месте.
— По-моему, это я нашла тебя, не так ли? — Кьяра торжествует, как будто уличила Лео в краже мелких монеток из вазы. — А нашла, потому что искала. Объездила пол-Европы. А ты оказался здесь, совсем рядом…
Безумная мысль закрадывается Алексу в голову — может быть, он тоже спит и видит сон? Ничем иным объяснить происходящее невозможно. Ни стекло, которое отделяет его от сестры и Лео, ни то, что они не торопятся увидеть и услышать его, а разговаривают так, как будто никого рядом нет. Как будто сигнал бедствия не был послан, а Джан-Франко разливает пиво в «Carano», а не висит в душевой кабинке с перерезанным горлом. Если это сон — когда наступит пробуждение? И можно ли ускорить его? Традиционные рецепты типа ущипнуть себя за руку или побиться головой о стену не действуют, остается только ждать.
— Если твой Сэб из сна — такой всезнайка, почему он не рассказал тебе о дневнике? — продолжает Кьяра.
Что за дневник она имеет в виду? Уж не тот ли, который Алекс обнаружил в старом радиоприемнике?
— Это важная вещь, согласись. Не будь его, никто бы не узнал, что случилось на самом деле.
— Мы не знаем, что случилось на самом деле, — парирует Лео. — Дневник — это всего лишь одна из интерпретаций случившегося.
— Тебе просто не нравится правда, Лео. Вот и все. И твой Сэб из сна… Он не знал о дневнике, потому что о нем не знал ты.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Один мой приятель… полицейский… расследовал дело серийного убийцы. Его подробности я опущу, скажу лишь, что на совести этого типа было около десятка жертв. Так вот, ему тоже снились сны. И в снах к нему являлась его покойная мать, убеждавшая его совершить убийство. Подсказывающая, что и как делать. А он был слепым орудием в ее руках. Он не мог ее ослушаться. Так, во всяком случае, он объяснял свои поступки.
— Я не сумасшедший, если ты намекаешь на это.
— Никто не говорит о сумасшествии. Просто твой брат в твоих снах — это ты сам. Вот и все.
— А кошка? — Алекс и не подозревал, что умница Лео способен продуцировать такие глупые вопросы.
— Кошка — это просто кошка. Символ вашей с Сэбом прошлой жизни. Наверняка счастливой и полной прекрасных девушек.
— Она не была счастливой, дорогая. Во всяком случае, до того, как я встретил тебя. Что же касается девушек… Самая прекрасная девушка на свете — это ты.
Наконец-то Кьяра позволяет себе побыть самой прекрасной девушкой на свете: капризной и немного нелогичной. Она снова возвращается к «Левиафану»:
— Мне не нравится этот дом, у него дурная слава. Такие дома сжирают своих обитателей — рано или поздно.
— Это совсем новый дом, — с жаром возражает сестре Лео. — Он не имеет никакого отношения к тем руинам, которые стояли здесь когда-то.
Если метеоролог и не врет, то явно выдает желаемое за действительное. Даже живущий далеко внизу Алекс знает, что фундамент «Левиафана» остался нетронутым. Стены и крыша — новые, да. А то, на чем они покоятся, осталось от прежних, не самых лучших времен. Наверное, об этом же думает и Кьяра, оттого и говорит: