В плену надежд
Шрифт:
Так в заточении проходят сутки. Я понимаю это только потому, что вижу, как день сменяется ночью через маленькое окошечко под потолком. Ко мне пришли лишь раз, бросили прямо на пол кусок хлеба и ушли. Со мной никто не разговаривал, ничего не спрашивал.
У меня было предостаточно времени, чтобы подумать. Я бесчисленное количество раз прочитала все известные мне молитвы, прося только одно, чтобы все было хорошо с Андреем. Не знаю, увидимся ли мы еще когда-нибудь, но если я буду знать, что он жив, мне будет легче пережить любые испытания.
Поздно вечером снова раздались шаги, я услышала голоса. Спускались двое. Я сразу поняла, это не просто так. Мне приказали следовать наружу, и принялись бесцеремонно подталкивать в спину. Никого не беспокоило, что я босая, и не успеваю за двумя амбалами, поэтому я постоянно получала
— Ну что, шалава? Рада встрече? — спрашивает он.
Я подняла глаза и посмотрела прямо на него. Не знаю почему, но сейчас я не чувствовала того панического страха, который сковывал меня раньше под злым взглядом этого человека. Странно. Раньше я теряла дар речи и тряслась, как кролик, а сейчас ситуация намного хуже, но мне не страшно. Я искренне презираю этого недоноска, но больше не боюсь. Понимаю, что прошлая паника была рождена липкой безысходностью, осознанием своей ненужности и никчемности. А сейчас я не стала сильнее, но я знаю, что есть люди, которым я дорога, которые готовы за меня бороться, а я за них. Поэтому я чувствую внутреннюю силу, которой не было раньше. Сейчас мне уже не хочется расстаться с жизнью, мне хочется вцепиться кому-нибудь в шею и перекусить артерию, как говорила Марго. Поэтому я смотрю в глаза Захару, распрямляю плечи и выплевываю ему прямо в лицо:
— Чтоб ты сдох, ублюдок, — в ту же секунду получаю пощечину. Не такую сильную, как обычно, что весьма странно. Тут же Захар хватает меня за волосы, и шипит в лицо:
— Что? Думаешь, нашла себе защитничка? Разложила перед ним свою пи*ду, он и поплыл? Теперь смелая стала? Так вот он тебе не поможет. Он теперь никому не поможет. Он сейчас в тюремной камере, и до утра вряд ли дотянет. Слишком тепло его там встретили. А ты, раз такая опытная шлюха, будешь сейчас свои дырки тренировать, они тебе теперь часто будут нужны. Мне ты после того утырка нахрен не сдалась, а вот парни любят жарить грязных шлюх, да, пацаны? — обращается он к тем мужикам, которые меня из подвала привели. Слышу громкий одобрительный хохот, а сама содрогаюсь внутри от омерзения. Захар поднимает меня за волосы и толкает в руки одного из громил.
— Она ваша на два часа, делайте с ней что хотите, только товарный вид не портите. Никаких синяков и засосов. А у меня еще дела есть, — говорит он и отворачивается с безразличным видом, достает телефон и что-то там пишет.
Я начинаю паниковать, потому что только сейчас понимаю, что они хотят сделать. Грубые руки хватают меня снова за волосы и, несмотря на мои жалкие попытки сопротивления, тащат в какую-то комнату.
— Не дергайся, тебе еще понравится, — шепчет мне в ухо один из них, — я тебя все эти дни хотел отодрать, так что готовься, будет жарко!
Он толкает на кровать, я пытаюсь отползти, но мужик хватает меня за лодыжку и подтаскивает к себе. Халат распахивается, мне даже нечем прикрыться, потому что под ним я совершенно голая. Оба одобрительно ржут. Один из них отходит, начинает раздеваться, другой притягивает меня к себе, начинает облизывать щеку, рукой лапая грудь. Я пытаюсь отбиться, царапаюсь и брыкаюсь. Подходит второй сзади, стягивает халат полностью, вытаскивает из него пояс, выкручивает мне руки и связывает их. А дальше я уже не понимаю, где чьи руки, они жадно мнут мое тело, приговаривают пошлости, пытаются целовать, от них воняет потом и алкоголем, тошнота подкатывает к горлу, и если бы я что-то ела, то непременно вырвала бы прямо на них, а так, изнутри идут болезненные спазмы, которые вызывают только смех насильников. В какой-то момент один из них притягивает меня вплотную, и пытается засунуть язык мне в рот. Второй сопит сзади, пытаясь стянуть штаны. Я изо всех сил сжимаю зубы, вонзая их в вонючий мужской язык. Как в тумане слышу сдавленный крик, что-то теплое течет по подбородку. Грубые руки пытаются оторвать меня, хватают за горло. Получается это с трудом, потому что я, как собака, сжала челюсти и не отпускаю. Сыплются удары, слышу мат, меня швыряют на пол, в след догоняют мужские кулаки, руки выворачивают еще сильнее, чувствую удары ногами. Все вертится вокруг, как в карусели. Перед глазами радужные круги, боль, отчаяние, ужас от происходящего не дают вздохнуть.
А потом раздается громкий окрик и все замирает.
— Вы чё творите, уроды?! — орет Захар. — Сказал же, товарный вид не портить.
Подходит ко мне, хватает за волосы, осматривает лицо, грубо хватая за подбородок, и начинает орать на мужиков:
— Вы чё, б*ять, дебилы? Сказал же не бить! Мне ее Бакиру как теперь отдавать? Кому она нужна с такой рожей?
Слышу глухие звуки ударов и жалкие оправдания охранника:
— Да она мне язык чуть не откусила, сука бешеная.
Он говорит что-то еще, Захар продолжает орать и пинать горе охранника, все они вываливаются из комнаты, а я так и остаюсь лежать на полу со связанными руками и бешено колотящимся сердцем.
Не знаю сколько проходит времени, меня всю трясёт, во рту стойкий вкус крови, лицо тоже все перепачкано. Не знаю, моя это кровь или того мужика, которому я прокусила язык. Снова скручивает приступ тошноты. Перед глазами все плывет. Поэтому я даже не замечаю, как ко мне подходит кто-то, поднимает на руки и куда-то несет. Открываю глаза, понимаю, что это Захар. Лицо его перекошено, как будто ему приходится прикасаться к чему-то очень неприятному.
— Какая ты стала мерзкая, как у меня на тебя вообще когда-то вставал, — говорит он, забрасывая меня в ванную. Руки он и не думает развязывать, поэтому я неуклюже падаю на дно джакузи, больно ударяясь головой. А уже в следующую секунду прямо в лицо мне бьет холодная струя воды. Я кричу, ледяная струя продолжает гулять по моему телу. Это вызывает жуткое ощущение, все тело ломит от холода и боли, струя бьет в лицо, не давая вздохнуть, мне кажется, что это продолжается бесконечно долго. Я не чувствую ни рук ни ног, когда экзекуция заканчивается. А Захар приговаривает:
— Скажи спасибо, что я такой заботливый. Поедешь к новому хозяину чистой, может, на что и сгодишься. А иначе отправят тебя в самый дешевый бордель. Будешь стариканам отсасывать за копейки.
Вытаскивает меня из ванной, кидает на кровать. Развязывает руки, швыряет рядом мой же грязный халат:
— Шмотки тебе потом выдадут, а пока походишь в этом. Одевайся, иначе потащат тебя голой.
— Кккудда? — еле выдавливаю я.
Захар смеется мерзким смехом и говорит:
— А ты еще не поняла? Поедешь к новому хозяину. Вот тогда еще не раз вспомнишь про меня! И пожалеешь, что предала, что пошла ноги раздвигать. Зря мужиков обидела. Они бы тебя подготовили к новой жизни. Ну, ничего. Там тебя всему быстро научат.
Он идет к двери, смеется, а перед уходом бросает.
— У тебя 15 минут.
Дверь за ним закрывается, а я начинаю тихо всхлипывать. Хотя на самом деле хочется орать и биться, душа рвется от боли и страха. Вспоминаю его слова об Андрее. Не хочу верить в это. Не смогу. Он должен был выжить и сбежать. Иначе вообще ни в чем нет смысла.
Через какое-то время за мной приходит один из охранников. Я все же нашла в себе силы одеться. Он заставляет подняться и идти за ним. Меня снова ведут босиком по снегу к машине. Охранник, которому я прокусила язык, выкручивает мне руки о защелкивает на запястьях наручники, рот заклеивает куском скотча, толкает меня к черному джипу, заталкивает в багажник. Швыряет так, что я падаю на обитый ковролином пол, проехавшись лицом и ободрав щеку. Через минуту машина трогается, и мы едем. Я не знаю куда, но наша дорога кажется мне бесконечной. Останавливаемся мы лишь раз, мне освобождают руки и разрешают сходить в туалет прямо около дороги. Потом снова заталкивают в багажник, и мы продолжаем бесконечную дорогу. От постоянной тряски на жестком полу и от побоев у меня ломит все тело, руки занемели, я их не чувствую. Кажется, на мне не осталось живого места. Ломит каждая косточка, каждый сантиметр тела, а еще… душа. Но здесь всем на это плевать. Я могу только тихонько плакать, молиться, сцепив зубы, терпеть боль и надеяться на чудо. Хотя, с каждой минутной нашего пути надежды остается все меньше. Меня увозят все дальше от Андрея, от мест, где я хоть и не долго, но была счастлива. Я всегда буду хранить эти минуты в сердце, даже если никогда больше не увижу моего любимого мужчину. От этих мыслей становится еще тяжелее и больнее, я всхлипываю громче, но мне отвечают лишь тем, что делают музыку в салоне громче.