В плену Сахары
Шрифт:
Подобное высказывание Рольфса, который не мог не знать о французских жестокостях в Алжире, в частности о резне в Лагуате, говорит само за себя. Однако еще более примечательны дальнейшие рекомендации Рольфса: «Зачем туземцам позволяют исповедовать другую веру, кроме христианской, мне непонятно… Почему туземцам позволяют вести кочевой образ жизни? Почему не загоняют в резервации тех, кто отказывается принять французскую цивилизацию, как это делают американцы с индейцами?.. Почему медлят с оттеснением туземцев, которых, как показали четыре с лишним десятилетия французского владычества, не удалось превратить в французов; которые не уважают и не соблюдают французских законов; которые вообще отвергают цивилизацию, как таковую. Почему французы не следуют совету Эрнеста Рено, требовавшего прогнать арабов обратно в пустыню, откуда они пришли?»
Таково было истинное мнение Герхарда Рольфса о людях, чьим гостеприимством он пользовался, чьей дружбы он домогался.
В пустыню —
В том же году, когда Рольфе отправился в Сиву, другой немец — представитель того же поколения, Густав Нахтигаль, также предпринял путешествие по Сахаре. Нахтигаль служил придворным врачом у тунисского бея, когда Рольфе познакомил его с поручением короля Пруссии. Тот же король, который, по словам Гумбольдта, «живо интересовался Африкой», послал ряд подарков султану Борну и среди них тронное кресло и свой портрет. Что же связывало прусского короля с султаном Борну? Ничего, кроме желания германского монарха не быть обделенным куском от колониального пирога. Густав Нахтигаль взялся передать султану эти подарки, как он позднее брал на себя и многие другие миссии. Именно он осуществил начало колониальных завоеваний Германии, занимая с 1884 года пост императорского комиссара в Камеруне и Того. Однако во время этого путешествия, на которое Нахтигаля вдохновил король Пруссии, был получен целый ряд новых и в высшей степени интересных научных данных об Африке в целом и о Сахаре в частности.
Нахтигаль родился в 1834 году в Эйхштетте вблизи Стендаля; избрал карьеру военного врача, однако отказался от должности по состоянию здоровья и в 1862 году переселился в Северную Африку. Затем появился Рольфе с поручением от прусского правительства. Нахтигаль согласился его выполнить. В феврале 1869 года он отправился в путь. Его маленький караван состоял из шести верблюдов.
«Самый крепкий верблюд, — писал Нахтигаль, — был нагрулсен с одного бока предназначавшимся для владыки Борну обитым красным бархатом тронным креслом с богато позолоченными спинкой и ножками, а с другого — выполненными во весь рост портретами короля Вильгельма, королевы Августы и наследного принца. Груз был не столько тяжел, сколько громоздок и поэтому для животного крайне неудобен. Другой верблюд был нагружен партией огнестрельного оружия и боеприпасами; третий нес остальные подарки: бронзовые часы, золотые карманные часы на цепочке, двойной полевой бинокль, чайный сервиз, несколько отрезов бархата и шелка, фунт настоящего розового масла, четки, браслеты и ожерелья из настоящих кораллов, двенадцать бурнусов из бархата, сукна и тонкую тунисскую шерсть, дюжину тунисских фесок и фисгармонию…».
Было решено добираться до Мурзука — древнего узла пересечения караванных путей — и там сделать длительный привал, во время которого Нахтигаль предполагал заниматься врачебной практикой. В Мурзуке намеревались ждать благоприятных обстоятельств для дальнейшего продвижения на юг. Здесь же Нахтигаль надумал, не теряя времени даром, попытаться проникнуть в нагорье Тибести, известное до сих пор лишь понаслышке. Он нанял «благородного» тиббу в качестве проводника и в июне 1869 года отправился в путь.
«Между нами и первыми населенными речными долинами Тибести, по сообщению нашего проводника Колокоми, была расположена скалистая местность Афафи с превосходным кормом для верблюдов. До ближайшего колодца мы должны дойти не раньше чем через два дня. Однако уже в первый вечер Колокоми посоветовал нам беречь воду. И все же совет был дан слишком поздно, так как мы уже израсходовали больше половины наших запасов. Это было в разгаре лета, когда двухдневное пребывание без воды означало верную смерть. На следующий вечер мы убедились, что горная вершина, на которой мы должны были найти воду, еще находилась от нас на очень далеком расстоянии… К утру 30 июня у нас осталось на десять человек всего полбурдюка воды. Колокоми безуспешно высматривал вожделенную горную вершину… Тогда мы решили оставить наш багаж и осмотреть местность. Каждый получил по стакану воды — весь наш остаток. Мы воспрянули духом, когда увидели вдалеке высохшее речное русло, на верхней границе которого должен был находиться колодец. Однако палящие солнечные лучи, отражаемые темными скалами и светлым песком между ними, вскоре повергли нас в море огня и зноя. Страшная жажда овладела всеми; казалось, будто виски и лоб сжаты железным обручем. Никакого движения воздуха в замкнутой долине; от яркого света и зноя у нас началась резь в глазах; всех охватила страшная слабость».
Когда путешественники, совершенно обессиленные, уже потеряли всякую надежду на спасенье, неожиданно вернулся один из сопровождавших их тиббу и привез… целый бурдюк воды.
Наконец, Нахтигаль и его спутники добрались до поселения тиббу Тао. Оно было почти безлюдным, так как летом тиббу в поисках пищи уходили в долину Бардаи. Находящиеся постоянно на грани голодной смерти, тиббу не были настроены оказывать гостеприимный прием чужестранцу. Напротив, они помышляли о том, как овладеть недоступным для них ценным оружием. Путешественникам не оставалось ничего другого, как спасаться бегством. После страшных мытарств, побросав большую часть оружия, Нахтигаль и его спутники вернулись в оазис Гатрун. «Когда мы наконец подошли к колодцу Мешру, — писал Нахтигаль, — то поняли, что спасены, и я мог снова потешаться над комическим внешним видом нашей маленькой компании. Двое обнаженных слуг с бурдюками за спиной, Мухаммед в длинной рубахе, Бу Заид, чуть ли не падающий под тяжестью своей ноши,
Злоключения Нахтигаля, как и сообщения французского этнографа Жана Шапеля, способствовали формированию наших представлений о народности тиббу. Нахтигаль был первым европейцем, которому удалось довольно близко познакомиться с этим своеобразным народом. Подобно тому как труды Дюверье, идеализировавшего туарегов, определили соответствующее отношение европейцев к этой народности, так и искажающее истину описание Нахтигалем другой народности Сахары вызвало противоположные чувства, и должно было пройти много времени, чтобы это представление изменилось.
В октябре 1869 года Нахтигаль снова побывал в Мурзуке. Здесь он вынужден был провести зиму, так как лишь весной 1870 года представилась возможность совершить поездку на юг. В это время турецкая миссия собиралась посетить Борну, и Нахтигаль присоединился к ней. Путешествие прошло без происшествий. Нахтигаль наблюдал, как в районе Судана пустыня переходит в саванну: «Сразу после Бильмы начинается дюнный ландшафт шириной около ста двадцати километров, составляющий самый трудный участок пути. Он в течение многих дней подвергает жестокому испытанию терпение и выносливость путешественников и еще больше — верблюдов. Цепи холмов из аллювиального песка, достигающие, как правило, в высоту не более пятнадцати метров, чрезвычайно трудно преодолевать из-за крутизны склонов. Потрясающее впечатление, которое производит это безбрежное песчаное море, не уступающее по красоте настоящему морю и даже превосходящее его своим величавым покоем, постепенно сглаживается и в конце концов совершенно сводится на нет жестокой борьбой, которую вынужден вести человек с природой. Уже внутри дюнного пояса можно обнаружить следы перехода в другие пояса. Сравнительно щедрая растительность в маленьких оазисах, оживленное щебетание и возня птиц, многочисленные следы газелей и довольно крупных антилоп позволяют предположить, что поблизости расположены плодородные места. Вначале удавалось встретить растительность лишь в низинах между возвышенностями, однако южнее оазиса Диббела начинается беспрерывный растительный покров. Если прежде над нами стояло совершенно безоблачное небо, то здесь во второй половине дня его затягивают кучевые облака. Наши лица и тела покрываются потом, тогда как в центре пустыни кожа у нас оставалась совершенно сухой. В направлении к оазису Агадем вся местность изобилует травами и животными. То и дело можно было любоваться пасущимися антилопами…».
Летом 1870 года караван пришел в Куку — столицу государства Борну. Целых три года этот город был постоянной базой для Нахтигаля. Отсюда он предпринимал многочисленные путешествия. Так, однажды он присоединился к группе улед-слиманов, которая отправилась на северо-запад. Племя улед-слиман в давние времена перекочевало из Аравии в Северную Африку и осело на севере Ливии. Затем оно овладело Феццаном. В 1842 году турки одержали победу над арабами в битве при Эль-Багле и вытеснили их из Феццана. Улед-слиманы отошли на юг и с тех пор кочевали между озером Чад и Тибести. Султан Борну выплачивал этому племени жалованье, чтобы оно охраняло рубежи страны от воинов граничащего на востоке с Борну Вадаи. Нахтигаль прошел с арабами низину Бахр-эль-Газаль до котловины Боделе. Здесь он записал следующее: «Коро — самое низкое место в Боделе. Оно расположено более чем на сто метров ниже уровня озера Чад. Кроме остатков живых существ, которые прежде в изобилии населяли эти места, когда они славились обширными водоемами, здесь были найдены многочисленные черепки предметов домашнего обихода, в том числе глиняных сосудов. Эта находка позволяет предположить, что острова и берега бывшей лагуны Боделе были населены оседлыми племенами. Эти наблюдения полностью подтверждают широко распространенное в Канеме предание, будто до высыхания мелкой котловины между Боделе и Канемом существовала постоянная связь. Один из вождей племени улед-слиман, которого его нынешние соплеменники, разумеется, уже не помнят, будто бы рассказывал, что он еще был свидетелем того, как из впадин Боделе и Эгей вода постепенно ушла в Борну, то есть обратно в озеро Чад. Еще живы старики, которые утверждают, что приблизительно сто лет назад их предки совершали разбойничьи набеги по воде — по озеру Чад и восточнее его».
Для обратного пути Нахтигаль выбрал необычный маршрут. Он отправился с запада на восток, пересек Вадаи и Дарфур и достиг, наконец, Белого Нила. Вниз по Нилу он плыл до Средиземного моря и только весной 1875 года вернулся в Германию.
На штурм «белых пятен»
Триполи, исходный пункт многочисленных экспедиций европейских исследователей, как и прежде, прочно удерживался турками. Европа была далеко — на расстоянии ширины Средиземного моря. Однако на западе Сахары XIX век — век колониальных завоеваний — уже начал свой наступательный марш. Французские войска неудержимо продвигались на юг. В 1864 году восстало племя улед-сиди-шейх, кочующее на юге завоеванной французами провинции Оран, между плоскогорьями и Сахарой. Восстание было потоплено в крови. Шесть лет спустя армия генерала Колона вплотную подошла к границам Марокко, которые французы, однако, еще не решились нарушить и оттуда продвинулись далеко на юг. Они завоевали Фигиг и дошли в конечном счете до Абадлы. В ознаменование этого события город в Сахаре был назван Колон-Бешаром. В 1873 году французы обосновались в Уаргле.