В подводных пещерах

Росоховатский Игорь Маркович

В глазах осьминога появилось какое-то новое выражение, но оно промелькнуло так быстро, что Валерий не мог определить, что оно означает.

– Нам, людям, во многое трудно поверить потому, что мы слишком часто ошибаемся, - проговорил он, раздумывая.
– Впрочем, причина всего не в недоверчивости, а в нашем высокомерии...

Он посмотрел на Мудреца. Осьминог втянул присоски, и теперь щупальца казались совсем гладкими, округлил мантию и приподнял ее над головой капюшоном. Людмила Николаевна тоже наблюдала за октопусом. Она предложила Валерию:

– Давайте зададим ему новые вопросы, на которые

бы он ответил другим словом. Валерий согласно кивнул и спросил:

– Ты сыт. Мудрец, и я могу съесть всех крабов?

– Нет, - отчетливо прозвучал ответ.
– Нет! Нет!

Людмила Николаевна, не в силах ни на миг отвести взгляд от Мудреца, нащупала кресло и опустилась в него. Она могла произнести лишь одно слово и бесконечно повторяла его:

– Невероятно, невероятно... VII

Людмила Николаевна и Валерий на время перестали заниматься с дельфинами, придумав для себя оправдание, что животным необходимо отдохнуть. Вниманием людей завладел Мудрец - его гибкие ловкие щупальца с коричневыми пятнами и четырьмя рядами присосок, прозрачные сердца - обычное и жаберные, - двулобая голова - такой вид ей придавали увеличенные глазные выступы и два белых пятна. Люди могли бесконечно наблюдать, как Мудрец меняет облики, иногда неразличимо сливаясь со средой. Достигал он этого разными способами: и распластыванием или изгибанием тела, и маскировкой глаз, пятнистостью, бугристостью, а в некоторых случаях использовал подручный материал. Когда люди играли с ним в прятки, Мудрец подымал со дна аквариума камни и держал их перед собой, закрывая блестящие зрачки.

– А ведь он по крови аристократ, - как-то сказал Валерий, любуясь осьминогом.

– Что вы имеете в виду?
– рассеянно спросила Людмила Николаевна, обдумывая вопросы, которые задаст Мудрецу.

– Я недавно прочел, что у осьминогов кровь голубая. В ней содержится не гемоглобин, а гемоцианин, растворено не железо, а медь. Она-то придает крови синеватый цвет. Так что его можно называть "ваше величество" или "ваше сиятельство", а еще лучше - "ваше мудрейшество".

– Да, - прозвучало внезапно.

– Ого, у тебя есть фамильная гордость?
– изумился Валерий.

– Бросьте развлекаться, - оборвала его шутки Людмила Николаевна.
– Время сейчас имеет для нас большую цену, чем мы предполагаем. Вы уже забыли, на какой вопрос он ответил своим "да"?

Но Валерий шутил не ради веселья, он хотел заглушить какую-то неосознанную тревогу, пришедшую неведомо откуда и по какой причине. А в последнее время появилось еще что-то. Казалось, будто чья-то чужая враждебная сила вторглась в его голову и давит на мозг, мешает думать. Он постоянно ощущал это давление.

– Мудрец, если мы правильно поняли, ты научился человеческому языку, слушая наши разговоры?
– спросила Людмила Николаевна.

– Да.

– Ты понимаешь все, что мы говорим?

– Нет.

– Все, что мы говорим дельфинам?

– Да.

– И еще больше?

– Да.

– Ты знаешь, что означают слова: люди, море, пища?

Осьминог молчал.

Людмила Николаевна несколько раз повторила свой вопрос, но восьмирукий не отвечал.

– Может быть, нельзя в одном вопросе объединить все эти слова?
– догадался Валерий и спросил:

– Ты знаешь,

что означает слово "люди"? Тотчас послышался ответ:

– Да.

– А "пища"?

– Да.

– Море?

– Нет.

– Но это же очень просто. Море - это все, что за стенами нашего дома, там...
– он сделал выразительный жест.
– Теперь ты понял слово "море"? Попробуй повторить его.

– О-о-о, - с бульканьем произнес осьминог. И одновременно Валерий четко услышал свой собственный голос, повторяющий: "море".

– Вы тоже слышали?
– повернулся он к Людмиле Николаевне.

– Что именно? Как он протянул "о" или как вы произнесли "море"?

– Сколько раз я сказал "море"?

– Вы как ребенок. Оставьте на время шутки.

– Поверьте, я не шучу. Это очень серьезно. Ответьте, пожалуйста, - он сказал это почти умоляющим голосом, - сколько раз я сказал "море"?

– Два раза, конечно.

"Плохо. Потеря самоконтроля или еще хуже, - думал Валерий.
– Второй раз я произнес его не потому, что хотел произнести, наоборот - вопреки себе. Если эта психическая ненормальность вызвана давлением, радиацией, температурой полбеды..." Он чувствовал все время в себе присутствие чужой сковывающей воли, боролся с ней. Наконец повернулся к Мудрецу:

– Слушай внимательно. Ты знаешь, что где-то здесь близко находятся другие люди? Здесь, в море, за стенами дома?

– Да.

– Они воздействуют на дельфинов? Валерий хотел уточнить: "Понимаешь меня?",

но Мудрец ответил на его вопрос раньше, чем

услышал следующий:

– Да.

– Ты уверен, что это люди? Люди?

– Да. Да.

Люди, всегда люди. Во всех мрачных загадках. Каждый раз, когда мы думаем, что имеем дело с природой... Когда подозреваем солнечные вспышки, микробов, землетрясения, насекомых. змеи, крокодилов... Когда же все мы поумнеем, станем нормальными хотя бы настолько, чтобы охотники не охотились друг за другом, чтобы человек не восстанавливал против другого человека то, что обрушится и на него, чтобы умирающие не умертвляли друг друга?

Валерий чувствовал: еще немного - и его голова расколется от боли и постороннего присутствия, как перезревший орех. Он даже не мог определить, то ли думает обо всем этом потому, что ему приказывают думать, то ли сопротивляется приказу. Взглянул на растерянное, отупевшее лицо Людмилы Николаевны. "Может быть, и она испытывает то же самое? Надо спросить... О чем? Ах, да, о чужом воздействии... О тишине за окнами "колокола". О вечной ночи морского дна... А плески волн где-то бесконечно далеко - там, где звонят телефоны и кричат чайки... О чем я хотел спросить?"

Он услышал знакомый призывный свист, стон, плеск... Попытался сообразить, не чудится ли это ему, но увидел, как Людмила Николаевна распахнула дверь в коридор. Звуки стали громкими. Валерий бросился за ней в дельфинарий. Уже с порога увидел Актрису, ее голову с блестящим глазом, чуть приподнятую над водой. Она лежала на боку, казалось, сейчас призывно замашет ему грудным плавником: давай поиграем в мяч! Но что-то в позе дельфинки было необычным, настораживало. То ли опущенный хвост, то ли неподвижность ее плавников... Валерий почувствовал беду еще прежде, чем услышал отчаянный крик Людмилы Николаевны: