В поисках Белой ведьмы

Ли Танит

Было смешно слушать такую речь от человека, лежащего лицом вниз с задранным кверху задом. Я велел ему подняться и спросил, чего он хочет. – Служить вам. Позвольте служить вам. Вам грозит опасность. Если вы ищете укромное место, чтобы спрятаться, мы знаем такое.

Ему не надо было говорить мне где.

Запах опасности и беззакония исходил от этих людей, запах тревоги и религиозных предрассудков. Кай распространял обо мне легенды среди своего народа и прихватил с собой Лели как доказательство моей магической силы. Его раса, как и раса Длинного Глаза, привыкла к богам и, возможно, всегда ждала их.

Тогда я сделал то, о чем уже в течение некоторого времени думал,

но отчего содрогнулся. Чтобы проверить его, я намеренно заглянул в его мысли. Я ненадолго заглядывал в мозг Лели, но тогда я был вооружен высокомерием, контакт был случайным и туманным. Теперь я лишь скользнул по поверхности внутреннего мира Кая, и этот чуждый мир обдал меня холодом. Проникновение в чужой мозг – не то путешествие, которое можно предпринимать часто или с большой охотой. Однако сделав это, я кое-что узнал.

На мгновение я стал Каем, я смотрел его глазами, и он видел во мне бога – бога, который был темнее темноты.

События выбили меня из колеи. Теперь ко мне подкралось чувство ужаса, которое я должен был как-то объяснить.

Я кивнул хессекам.

– Бит-Хесси, – сказал я. – Давайте посетим этот ваш город вне закона.

Глава 7

Их зеленый фонарь освещал обрыв у моря, в воду сбегали крутые ступеньки. Здесь стояли остатки сторожевой башни, но ее маяк давно уже не горел, а к полусгнившему пирсу были причалены две призрачные лодки, хессекские суда без парусов, сплетенные из толстых стеблей высоких болотных тростников. Весла отдыхали в уключинах из зазубренного черного дерева, их лопасти были обернуты тряпками.

Трое из пяти хессеков забрались в ближайшую лодку, Кай и еще один человек взяли весла в другой и предложили мне пассажирское место. После этого Лайо кинулся бежать вверх по склону. Я велел им его не трогать, и они послушались. Его присутствие не было необходимым, его трусость выводила меня из себя.

Через несколько секунд папирусная лодка отошла на веслах от берега в черноту океана.

На протяжении трех четвертей мили хессеки держали курс прямо в море.

Луны не было, и жидкая чернота была почти абсолютной, если не считать сияния серебряного тумана сзади слева, там, где остался на берегу город и порт. На нашем пути не лежало ничего, кроме двух галер, стоявших на якоре за пределами порта. Они, наверное, не успели войти в порт до захода солнца, а на закате таможенные ворота закрывались. Они были мертвенно тихи, как все корабли по ночам, только красные сигнальные огни плясали на палубе и отражались в море. Хессекские лодки прошли между ними, и никто нас не окликнул. Чужие в своей родной стране, хессеки научились крайней осторожности.

Дальше к западу береговая линия пряталась в складках туманной ночи, а огоньки, разбросанные там, поредели, и было непонятно, чьи они. Наконец, вокруг нас ничего не стало видно, кроме слабо светящегося моря, которое с одной стороны поглощалось бесформенным берегом.

Потом океанский соленый запах сменился чем-то еще более соленым и менее приятным – вонью болота.

Лодки разом повернули к берегу. Вода стала густой и соскальзывала с весел в суп из водорослей. Вскоре перед нами открылись заросли тростника, неестественно освещенные фосфорическим сиянием почвы. Течение поворачивало в сторону, ведя море и хессекскую лодку в извилистую дельту, которая медленно сужалась в черные-черные каналы. По обеим сторонам протянулось болото Бит-Хесси, которое, по сути, было продуктом чего-то более старого – пережиток, оставшийся на земле от молодости нашего мира.

Скорее трясина, чем болото, лишенное звуков, обычно издаваемых ночными птицами и мелкой водяной живностью, оно, однако, непрерывно шуршало. Это осторожное бумажное шуршание, напомнившее мне о движении огромных крыльев рептилий в воздухе и царапаниях рептилий снизу, было, без сомнения, не чем иным, как шелестом огромных тростников и покрытых колючками листьев. Там, однако, были и насекомые, производившие несмолкаемый шум. С глиняных отмелей, где росли деревья, внезапно послышалось липкое бульканье больших пузырей.

Сначала я решил, что эти деревья – пальмы, но они больше были похожи на доисторические папоротники. В слабом фосфорическом мерцании их волокнистые стебли возносили в невидимую высь огромные зонтики листвы.

– Кай, – сказал я.

Он взглянул на меня поверх весел.

– Повелитель?

– Птиц нет, Кай. А я слышал, что Бит-Хесси охотится здесь для пропитания.

– Птицы дальше к востоку, повелитель. Ближе к Новому городу. Когда надо, хессек охотится там.

Что-то плюхнулось в воду впереди нас и проплыло вдоль борта – по воде пошли густые, как в патоке, волны. Сразу под поверхностью воды, тускло сияя собственным светом, проплыло ящерообразное чудовище, то ли аллигатор, то ли дурной сон.

– Это болото старое, – сказал я.

Кай улыбнулся чарующей улыбкой, слегка угрожающей, в соответствии с обстоятельствами.

– Старое, как хессек.

– А это насколько старо?

– Старое, как тьма, – сказал он.

Другой человек, прислушиваясь к нашему разговору, смотрел на меня пустыми яркими глазами.

– Кай, – сказал я.

– Да, повелитель.

– Назови меня моим настоящим именем. Он посмотрел на меня и сказал:

– Мы осторожны с именами.

– Все-таки, – сказал я. – Вы воображаете, что я – ваш черный не-бог древней веры. – Мне не хотелось опять проникать ни в череп Кая, ни в любой другой, но после последнего контакта мой мозг был еще очень чувствителен, а образы, всплывшие на поверхность, необычайно яркими. – Вы называете его Пастырем Мух, не так ли? – Кай опустил глаза, второй мужчина смотрел не отрываясь; оба продолжали грести, как будто их руки двигались независимо от них. – Он повелитель мух, крадущихся созданий и крылатых ползающих созданий, могильной темноты и червей. Вот кому вы поклоняетесь в своем болоте.

– Там всегда темно, – пробормотал Кай ритуальную фразу.

– Шайтхун, – сказал я наугад, и лица застыли над напряженно работающими руками. – Шайтхун, Пастырь Мух.

Они молчали. Огромные деревья скользили мимо нас, жужжали и кусались насекомые. Заросли тростников, каждый из них толщиной в руку человека или даже толще, росли прямо в протоке, и лодке приходилось проталкиваться сквозь них, и метелки из зеленой бронзы, которые здесь считались камышами, гремели, как ржавое железо.

– Если я Шайтхун, конечно, мне позволено произносить свое собственное имя. Но почему я должен быть Шайтхуном? Если я бог, то почему не Масри? – сказал я Каю, вспоминая, что он назвал меня, когда увидел, как я в языках пламени иду по океану, Масри, Масримасом, богом завоевателей.

– Ты зажигаешь огонь и оставляешь его без прикрытия.

Я подумал: «Это правда». Ни один масриец не зажжет лампу без колпака и даже костер в поле без какого-нибудь прикрытия и обращения к богу, не говоря уже о том, чтобы зажечь приношение с алтаря какой-то цветочной богини. Может, это глупо, но люди думают, что их Масримас этого бы не сделал.

– Тогда почему не Хессу, – спросил я Кая, – ваш морской бог?

– Хессу нет больше. Его вышиб Масримас.

– У тебя на все есть ответы, – сказал я Каю. – Значит, я Шайтхун?