В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки

Автономов Владимир

Кроме того, сильное влияние на меня оказала книга американского социолога Питера Бергера, продолжившего веберовскую линию [17] . Наконец, не могу не упомянуть о недавней трилогии Дейдры Макклоски, в которой один том посвящен буржуазным добродетелям и их роли в развитии капиталистической экономии. Это, я думаю, самое важное продолжение той традиции мысли, которой мы руководствовались в статье про поведенческие институты рыночной экономики. Про теорию Макклоски написал замечательную курсовую работу мой студент Мурат Бакеев [18] .

17

Бергер П. Общество в человеке // Социологический журнал. 1995. № 2. С. 162–180.

18

Бакеев М. Б. Дейдра Макклоски: риторика экономического развития: науч. доклад. М.: Ин-т экономики РАН, 2018.

Тема рациональной и этической

составляющих человека рыночной экономики стала вариться во мне и нашла выход в нескольких публикациях, из которых данная – наиболее полная. В заглавии статьи упоминаются «поведенческие институты», но сегодня я бы выбрал другое название. Хотя Веблен говорил об институтах как привычных способах мысли и действия, но неформальные институты (в которых я выделил группу «поведенческих», а можно было говорить о культурных факторах, ценностях, менталитете и т. д.) чаще всего нет смысла объединять под одной рубрикой с формальными. Если это сделать, то не получится разговор о соотношении культуры и институтов, который может быть интересным, как показывает обширная современная литература [19] .

19

Бёгельсдайк Ш., Маселанд Р. Культура в экономической науке. М.: Изд-во Ин-та Гайдара, 2016; Тамбовцев В. Л. Миф о «культурном коде» в экономических исследованиях // Вопросы экономики. 2015. № 12. С. 85–106.

В статье мы предлагаем поменять привычный предмет анализа и ищем человека не в экономической науке, а в другой области. Если раньше речь шла о модели человека как предпосылке, точнее, предпосылках теории, то теперь – о модели человека как предпосылке реальности. Мы предполагаем, что нам известны некоторые идеально-типические черты рыночной экономики, а потом задаем вопрос, какие свойства человеческой природы их обеспечивают. Естественно, что после этого логично будет сопоставить эти свойства с тем, что нам известно о наших согражданах.

При этом мы не смогли и не захотели далеко отходить от модели человека в экономической науке (МЧЭН). По нашему предположению, основой модели человека для рыночной экономики (МЧРЭ) могут послужить менее абстрактные варианты МЧЭН, свойственные домаржиналистской стадии развития экономической теории, а также поведенческой экономике. Но есть важное различие между двумя моделями: МЧЭН в большинстве случаев обходится без этики (не зря же Адам Смит старался выделить политическую экономию из моральной философии), а МЧРЭ без нее обойтись не может. Поэтому в нашей статье этической составляющей экономической деятельности отводится основное внимание (а там, где это возможно, мы вспоминаем и об исследовании этических феноменов в экономической науке).

В статье затронута также тема разнообразия агентов рыночной экономики (предприниматели, потребители, работники), которое невозможно описать в рамках экономической теории с единой абстрактной МЧЭН (в классической политической экономии такой трудности не возникало, поскольку подчеркивались различия в поведении между классами). Впоследствии я остановлюсь на способах решения этой проблемы с помощью введения дополнительного экономического субъекта в теорию на примере теории предпринимателя [20] .

20

«Усложнение или умножение: что происходит с моделями человека, когда экономисты хотят стать более реалистичными: Доклад на XVII Апрельской международной научной конференции по проблемам развития экономики и общества, Москва, НИУ ВШЭ, 19–22 апреля 2016 г.».

Разговор о культуре и институтах продолжается в предисловии к переводу книги голландских авторов Бёгельсдайка и Маселанда, обобщающих практику культурно-экономических исследований на более новом и гораздо более обширном материале, чем в нашей с Беляниным статье 2011 г. Вообще, должен сознаться, что переводы и писание предисловий к переводам относится к числу моих любимых научных занятий. Возможность проникнуть в ход мыслей интересного автора, в чем-то стать на его точку зрения (а без этого адекватного перевода не получится), всегда меня увлекала.

Третье поле, к которому мне приходилось прикладывать концепцию модели человека, – это экономическая политика. Здесь тоже главную роль сыграл случай: очередная ежегодная конференция Европейского общества истории экономической мысли (в них я участвую с конца 1990-х) была посвящена теме «Либерализмы в истории экономической мысли». Поскольку я уже привык смотреть на все явления экономики и экономической науки через оптику модели человека, то постарался поставить вопрос, на какие свойства человеческой природы опирается либеральная экономическая политика? Ответ я искал в программных произведениях тех великих экономистов, которые были привержены либеральной политике. Работа оказалась актуальной, поскольку ее появление совпало с острыми дискуссиями, в которых преобладала критика так называемого неолиберализма. Между тем еще не так давно, в эпоху рейганомики и тэтчеризма, которую также можно было назвать эпохой дерегулирования, либеральная политика не только была популярной и модной, но и казалась единственно естественной. Этому способствовали не только подрыв доверия к кейнсианской экономической политике в ходе стагфляции 1970-х, но и явный крах экономики централизованного планирования в Советском Союзе и других странах социалистического лагеря. Выявившаяся несостоятельность одной крайности привела к вере в крайность противоположную – вот это как раз совершенно естественно для человеческой природы. Что касается моего личного отношения к этим дебатам, то я с большим уважением относился и отношусь к настоящим либералам, которые призывают человечество к свободе и ответственности (можно, пожалуй, сказать так: к свободе выбора, за последствия которого несется полная ответственность). Вместе с тем вера в успех либеральной

доктрины на практике казалась и кажется мне чрезмерно оптимистичной. В статье, о которой идет речь, мне пришлось ввести новый вид модели человека – модель человека для экономической политики (МЧЭП). Поскольку эту модель я искал в трудах экономистов, она должна быть расположена не так далеко от МЧЭН. Но есть и важные различия. Во-первых, МЧЭП применительно к экономическому либерализму может быть основана как на рационально-утилитаристском фундаменте, близком МЧЭН, так и на ценности свободы, которую в экономическую теорию за редким исключением не допускали. Во-вторых, я решил выделить в рамках МЧЭП нормативную модель-идеал и инструментальную модель объекта политики – подданного. На самом деле не все виды экономической политики нацелены на достижение идеала. Помимо либеральной доктрины (в которую, с некоторыми оговорками, я бы включил и германскую концепцию социального рыночного хозяйства) к этой группе можно причислить разве что программу построения коммунизма в СССР (в которую, как мы знаем, входила задача воспитания нового человека и «Моральный кодекс строителя коммунизма»). Насколько сюда можно причислить такие широковещательные программы американских президентов, как «Новый курс» Ф. Рузвельта и «Великое общество» Л. Джонсона, я сказать не готов, поскольку не занимался всерьез этим вопросом. Но полагаю, что большинство программ экономической политики лишено идеологического компонента и модели-идеала в них нет.

Далее, инструментальная модель подданного в большинстве случаев не распространяется на субъекта политики – князя, короля, президента и т. д. Эти-то люди, наверняка, движимы общественным благом и воздействуют на иногда неразумных или упрямых подданных в их же собственных интересах. Только в парадигме общественного выбора Бьюкенена, Таллока и их единомышленников предполагается, что правители и государственные чиновники не являются профессиональными альтруистами, а движимы собственными интересами. Это был совершенно новый подход к экономической политике, и он остался вне моей статьи.

Следующий раздел сборника выходит за пределы проблематики модели человека, в более широкую область. Статья «Абстракция – мать порядка?» открыла для меня новую сферу методологических вопросов в экономической науке, связанную с выбором различной степени абстракции. Правда, собирая и перечитывая материалы для этого сборника, я обнаружил зародыш такого подхода во введении к своей первой книге и в параграфе о моделях человека в альтернативных подходах во второй книге. Но непосредственным импульсом, побудившим меня вспомнить об этой теме, явился перевод на русский книги моего норвежского коллеги Эрика Райнерта «Как некоторые страны стали богатыми, и почему другие страны остаются бедными», который мне довелось редактировать. Эрик – большой знаток теории и практики экономического развития (в некоторых странах он работал консультантом) и сам основал движение под названием «Другой канон», противостоящее излишне абстрактным экономическим теориям. Он человек страстный и пишет увлекательно (книжка выдержала семь изданий на русском языке), поэтому неудивительно, что близкое знакомство с книгой вдохновило меня на собственные размышления. Главной для меня стала идея о том, что степень абстрактности теории может быть связана с направлением политики, из нее вытекающим. По Райнерту получалось, что более абстрактные теории совместимы с более либеральной политикой, но мне захотелось вникнуть в эту проблему поглубже. Речь, таким образом, шла о связи экономической методологии и экономической политики, то есть инструментария и содержания. В какой-то мере здесь на меня даже повлияли работы М. Л. Гаспарова, находившего связь между стихотворным размером и содержанием стиха [21] . Я попытался углубиться как в методологию, так и в историю экономической науки, и в итоге получилась достаточно сложная картина соотношения более абстрактного и менее абстрактного канонов, которая изложена в статье. Переходя от модели человека в экономической науке к проблеме абстракции [22] , я почувствовал, что передо мной как бы расширяется горизонт. Сходное чувство испытываешь, когда повезет напасть на нетронутую грибную поляну: наклоняешься за одним грибом и при этом видишь еще несколько. Одна из таких побочных находок – содержащийся в статье тезис о том, что не бывает хороших и плохих абстракций вообще, а бывают адекватные и неадекватные с точки зрения поставленной задачи. Этот тезис оправдывает методологический плюрализм в экономической науке, который был мне всегда интуитивно близок. Нашли свое место в данном контексте и мои любимцы Маршалл, Шумпетер и Ойкен, пытавшиеся совершить Геркулесов подвиг и объединить два канона.

21

Гаспаров М. Л. Метр и смысл. Об одном из механизмов культурной памяти. М.: Фортуна ЭЛ, 2012.

22

При этом должен признаться, что меня интересует не философская проблематика абстракции, а ее практическое применение в экономической науке. Это мой личный выбор, никому не хочу его навязывать.

В статье упоминается либеральный поворот в экономической политике в 1970–1980-е гг. Между тем мода здесь сменилась, и левизна, по аргументированному мнению многих исследователей, сейчас торжествует [23] . Пользуясь случаем, хочу высказать свою точку зрения по данному вопросу, которая заключается в том, что колебания моды в экономической политике носят циклический характер и этатизм приходит на смену либерализму лишь временно. Видимо, долгое пребывание в секторе экономического цикла повлияло на мое мировоззрение и побуждает везде видеть циклические процессы.

23

См.: Капелюшников Р. И. О современном состоянии экономической науки: полусоциологические наблюдения // Вопросы экономики. 2018. № 5. С. 110–128.