В поисках чудесного (Фрагменты неизвестного учения)
Шрифт:
В Петербурге и Москве уже был голод, а на Кавказе сохранилось изобилие. Приехать было уже нелегко, и некоторым это не удалось, несмотря на их желание; однако многие приехали. С ними был и 3., которому тоже послали письмо. Он приехал совершенно больным.
Как-то в феврале, когда мы всё ещё чего-то ждали, Гурджиев. показывая мне дом и всё, что он устроил, сказал:
– Теперь вы понимаете, зачем мы собирали деньги в Москве и Петербурге? Тогда вы говорили, что тысяча рублей - это слишком много. А разве теперь даже этих денег будет достаточно? Платили всего полтора человека. Я истратил уже больше, чем было собрано тогда.
Гурджиев намеревался нанять или купить участок земли, засадить огороды и вообще организовать колонию. Но ему помешали события начала лета.
Когда наши люди собрались летом 1918 года, в доме были установлены очень строгие правила: было запрещено покидать
На этот раз упражнения оказались гораздо труднее и разнообразнее, чем прошлым летом. Мы начали ритмические упражнения под музыку, пляски дервишей, разноге рода умственные упражнения, изучение всевозможных способов дыхания и т.д. Особенно интенсивными были упражнения по изучению разных методов подражания психическим феноменам - чтению мыслей, ясновидению, медиумическим явлениям и т.п. Прежде чем начались эти упражнения. Гурджиев объяснил, что изучение этих, как он их называл. "фокусов" было обязательным предметом во всех восточных школах, потому что, не изучив всевозможных подделок и подражаний, нельзя было начинать изучение явлений сверхнормального характера. Человек только тогда сумеет отличить в этой сфере действительное от ложного, когда он будет знать все приёмы обмана и сумеет воспроизводить их самостоятельно. Гурджиев добавил, что практическое изучение этих "психических фокусов" само по себе является упражнением, которое нельзя ничем заменить, ибо оно прекрасно развивает некоторые свойства: остроту наблюдения, внимательность, а также другие свойства, для обозначения которых в обычной психологии нет терминов, но которые даются в развитии.
Однако главную часть начатой работы составляли ритмические движения под музыку и тому подобные странные пляски, что впоследствии привело к воспроизведению некоторых упражнений дервишей. Гурджиев не объяснял своих целей: но, согласно тому, что он говорил ранее, можно было понять, что результатом этих упражнений будет контроль над физическим телом.
В дополнение к упражнениям, пляскам, гимнастике, беседам, лекциям и домашней работе был организован особый труд для лиц, не имевших средств к существованию.
Помню, что когда мы уезжали из Александрополя. Гурджиев взял с собой ящик шёлковой пряжи: он сказал мне, что дёшево купил этот шёлк оптом. Шёлк путешествовал вместе с ним. Когда наши люди собрались в Ессентуках, Гурджиев раздал шёлк женщинам и детям, чтобы они наматывали его на звездообразные картонки, которые изготовлялись также у нас в доме. Затем некоторые из наших людей, обладавшие коммерческим талантом, продавали этот шёлк лавочникам в Пятигорске, Кисловодске и в самих Ессентуках. Надо помнить, что это было за время. Никаких товаров совершенно не было: магазины стояли пустыми: и шёлк буквально рвали из рук, потому что достать такие вещи, как шёлк. ситец и тому подобное, было невероятно трудно. Эта работа продолжалась в течение двух месяцев и давала нам надёжный и регулярный доход, который не шёл ни в какое сравнение с первоначальной ценой шёлка.
В обычные времена колония, подобная нашей, не смогла бы просуществовать в Ессентуках, да, пожалуй, и нигде в России Мы возбудили бы любопытство, привлекли бы к себе внимание, появилась бы полиция, несомненно, возникли бы какие-нибудь скандалы; нам, разумеется, приписали бы политические или какие-нибудь сектантские или аморальные тенденции. Так уж устроены люди: они непременно осуждают то, что им непонятно. Но в 1918 году те, кто могли бы нами заинтересоваться, были заняты спасением собственных шкур от большевиков: а большевики не были ещё настолько сильны, чтобы интересоваться жизнью частных лиц или деятельностью частных организаций, не имевших прямого политического характера. Понимая это, многие интеллигенты, уехавшие в то время из столицы и волей судьбы оказавшиеся в Минеральных Водах, организовали множество групп и рабочих объединений, так что никто не обращал на нас никакого внимания.
Однажды, во время общей вечерней беседы Гурджиев сказал, что нам нужно придумать какое-то название для нашей колонии и вообще как-то её узаконить. Дело происходило в период Пятигорского большевистского правительства.
– Придумайте что-нибудь вроде "содружества" - и в то же время "своим трудом" и "интернациональный", - сказал Гурджиев.
– В любом случае они ничего не поймут; но им необходимо дать нам какое-нибудь название.
Мы принялись по очереди предлагать разные наименования.
Два раза в нашем доме устраивались публичные лекции, на которые приходило довольно много народу. Один или два раза мы устроили демонстрацию подражания психическим феноменам: эти демонстрации оказались не очень успешными, так как наша публика довольно плохо подчинялась требованиям опыта.
Но моё личное положение в работе Гурджиева начало меняться. За целый год что-то накопилось, и я постепенно увидел, что есть много вещей, которые я не могу понять, и что мне нужно уйти.
После всего, что я до сих пор написал, это может показаться странным и неожиданным: но всё накопилось постепенно. Я писал, что с некоторого времени начал разделять Гурджиева и его идеи. В идеях я не сомневался. Наоборот, чем больше я о них думал, чем глубже в них входил, тем более высоко ценил, тем лучше понимал их значительность. Но я начал сильно сомневаться в том, что мне или даже большинству членов нашей колонии возможно продолжать работу под руководством Гурджиева. Я ни в коем случае не хочу сказать, что счёл какие-либо из методов или действий Гурджиева неправильными, что они не оправдали моих ожиданий. Это было бы странно и совершенно неуместно по отношению к руководителю работы, эзотерическую природу которой я признавал.. Одно исключает другое, в работе подобного рода не может быть никакого критицизма, никакого "несогласия". Наоборот, вся работа в том и состоит. чтобы выполнять то, что указывает руководитель, понимать в соответствии с его мнениями даже такие вещи, о которых он прямо не говорит, помогать ему во всём, что он делает. Другого отношения к работе быть не может. Сам Гурджиев несколько раз повторял, что самое главное в работе - это помнить, что ты пришёл учиться, и не брать на себя никакой иной роли.
Однако это вовсе не значит, что человек лишён какого-либо выбора, что он обязан следовать тому, что не соответствует его исканиям. Сам Гурджиев сказал, что "общих" школ не существует, что каждый "гуру", или руководитель школы, работает по своей специальности: один - скульптор, другой музыкант, третий - кто-то еще, и все ученики такого гуру должны изучать его специальность. Понятно, что здесь выбор возможен. Человек должен подождать, пока он встретит гуру, чью специальность он может изучать, чвя специальность соответствует его вкусам, склонностям и способностям.
Нет никакого сомнения в том, что могут быть очень интересные пути, такие, как музыка и скульптура. Но невозможно требовать от каждого человека, чтобы он учился музыке и скульптуре. В школьной работе, несомненно, существуют обязательные предметы, изучение которых необходимо. и, если так можно выразиться, вспомогательные предметы. изучение которых предполагается только в помощь изучению обязательных. Методы школ также могут значительно отличаться друг от друга. Соответственно трём путям методы каждого гуру могут приближаться пли к пути факира, или к пути монаха, или к пути йогина. И. конечно, может случиться. что начинающий работу человек совершит ошибку. выбрав такого руководителя, за которым он не может следовать сколько-нибудь далеко. Разумеется, задача руководителя - следить за тем. чтобы с ним не начинали работать люди, для которых его методы и предметы его специальности будут всегда чуждыми, непонятными и недоступными. Но если это всё-таки случилось, если человек начал работать с таким руководителем, за которым он не в состоянии следовать, тогда, конечно, заметив это и уяснив положение. он должен уйти и искать другого руководителя или работать самостоятельно, если он на это способен.
Что касается моих взаимоотношений с Гурджиевым. то в описываемое время я обнаружил, что ошибался относительно многих вещей, которые приписывал Гурджиеву, и что, оставаясь с ним, я не должен идти в том же направлении, в каком шёл прежде. Я подумал, что все члены нашей группы, за малыми исключениями, оказались в сходном положении.
Это "наблюдение" было странным, но абсолютно верным. Я ничего не мог возразить против методов Гурджиева, кроме того, что мне они не подходят. Тогда же на ум пришёл очень ясный пример. Я никогда не относился отрицательно к "пути монаха", к религиозным, мистическим путям. Вместе с тем я никогда и на мгновение не мог подумать, что такой путь будет для меня подходящим или возможным. И вот, если бы после трёх лет работы я увидел, что Гурджиев фактически ведёт нас к религиозному пути, к монастырю, требует соблюдения всех религиозных форм и церемоний, это, конечно, послужило бы основанием для того. чтобы выразить своё несогласие и уйти, даже рискуя утратить при этом его непосредственное руководство. Но это, конечно, не означало бы. что я считаю религиозный путь неправильным. Он может даже оказаться более правильным, чем мой, но этот путь - не мой.