В поисках единорога
Шрифт:
На двадцатый день января мы вновь встретили негров на берегу полноводной реки, текущей с запада. Племя их называлось тонга, язык отличался от известных нам наречий, лишь некоторые слова понимали наши чернокожие спутники. Местные жители были светлее всех туземцев, виденных нами прежде, росту же на редкость высокого, выше каждого из нас почти на ладонь, с длинными, изящными руками и ногами. Привлекали внимание также их большие ступни с сильно выступающими пятками. По сему поводу фрай Жорди заметил, что у всех африканских жителей крупные пятки, поэтому негры лучше белых приспособлены прыгать и бегать без устали, — в целом, по нашим наблюдениям, это утверждение соответствовало истине. Люди тонга имели обычай плясать под рокот деревянных барабанов и прыгать, сведя ноги вместе, а руки вытянув вдоль туловища, — кто прыгал выше всех, тот и считался самым ловким в племени. Юноши всегда носили с собой тонкие копья, зажав в кулаке по три-четыре штуки, и чрезвычайно проворно их метали на охоте или просто ради забавы. При виде такого мастерства мы не слишком обрадовались — а ну как вздумают применить свое искусство против нас. Однако случиться этому было не суждено, ибо тонга оказались народом дружелюбным; они предпочитали жить мирно и землю не воспринимали как свою собственность, поэтому позволили нам устроиться по соседству, чуть выше по течению. Каждый день мы ходили друг к другу в гости, когда у нас оставалось лишнее мясо, мы делились с ними, а они нам давали муку и зерно из своих запасов да еще дарили ожерелья из зубов и разные прочие бусы, которыми сами обвешивались со всей страстью. Фрай Жорди подружился с их целителем, как он всегда водил знакомство с туземцами, сведущими в корешках и травах, и часто ходил с ним на поиски чего-нибудь в таком роде, непременно в сопровождении Черного Мануэля.
Но самое поразительное в племени тонга то, что они мало едят и особенно редко прикасаются к мясу, поскольку верят, будто души умерших переселяются в мелких тварей и зверей: если убить антилопу, то живущая в ней душа освободится, станет неприкаянной и начнет мучить своего убийцу. Так что наши мясные подношения они принимали, но лишь немногие из них набирались смелости охотиться на животных самостоятельно. А некоторые держали крупных коров с длинными рогами, но очень сухопарых и тощих. Коровам они тоненькими дротиками прокалывали вены на шее и пускали им кровь, как цирюльники, потом собирали ту кровь в плошку, пропитывали ею мучные шарики и варили — это у них почиталось самым изысканным лакомством, хотя мы находили его вкус крайне неприятным из-за присущего крови тяжелого духа.
На пастбищах возле реки мы видели слонов, которых ранее не встречали ни разу, из чего заключили, что скоро найдем и единорога. Упомянутые слоны ошеломляют своими исполинскими размерами — каждый из этих зверей высотой в два человеческих роста, если не более. Тело слона до того массивно, что такое трудно и вообразить, — оно напоминает скорее корпус корабля, нежели что-то живое. Четыре ноги, которые держат его туловище, подобны крепким бревнам — толстенные, сильные, все в узлах и морщинах. Голова — точно бочонок в сто арроб [16] , а глазки маленькие, не больше коровьих, зато уши широкие и плоские, как знамя городского совета, и этими ушами слоны очень мило обмахиваются в жаркие часы, ведь им, таким тучным, особенно досаждает зной. Иногда они охлаждаются, зайдя в реку или развалившись на свежей травке в тени деревьев. Носы у слонов немыслимой длины, с мужскую руку, а то и длиннее, и изгибаются ловко, ну точь-в-точь рука, и на кончике даже есть нечто вроде пальца, которым они срывают траву и фрукты, потом поднимают пищу вверх и заталкивают в небольшой, почти незаметный рот, снабженный, однако, внушительными зубами. Из уголков рта растут мощные белые бивни — они-то и называются слоновой костью и служат неграм деньгами, а также сырьем для изготовления разных безделушек, рукояток к кинжалам и прочих ценных вещиц. Нрав у слона кроткий в силу огромного веса, но если его напугать или рассердить, то он становится страшен и в одиночку может положить несметное число народу своими ногами и бивнями.
16
Арроба— кастильская мера веса, равная 11,5 кг.
У племени тонга нам удалось наконец точно выяснить, каковы из себя и где обитают единороги. Они пасутся, сказали нам, на берегах тихой реки в четырех днях пути от деревни. Кроме того, нас предупредили, что чудища эти свирепы и совершенно неукротимы (о чем мы и так знали) и что их твердую шкуру не пробивают ни стрелы, ни копья, поэтому охотиться на них невозможно, а когда единорог разъярен, он без всякой жалости пускает в ход свой мощный рог на морде, которым может выкорчевать небольшое дерево — такова его сила. Узнав, что мы явились из далекой-далекой страны лишь потому, что нашему королю понадобился рог единорога, тонга объявили нас либо глупцами, либо безумцами и добавили, что задача наша невыполнима. Мы им объясняли, что если единорогу привести девственницу, он становится кротким и позволяет отрезать себе рог, но невежественные туземцы смеялись над нами до слез, хлопая себя ладонями по бедрам, точно малые дети. Мы с Андресом де Премио переглянулись, не зная, следует ли обижаться и требовать удовлетворения или же лучше не обращать внимания, как на дергание за волосы и бороды, — ведь эти бесхитростные люди не имеют никакого понятия о законах приличия. Но теперь, вплотную приблизившись к своей цели, мы уже не хотели ни с кем драться, поэтому пропустили насмешки мимо ушей и повторили, что для поимки зверя нам нужна нетронутая девица. Однако в деревне не оказалось ни одной девственницы старше четырнадцати лет, так как по достижении этого возраста они расстаются с невинностью — не в силу собственной распущенности, а согласно традиции. Так уж у них заведено. Что поделаешь, пришлось нам удовольствоваться тринадцатилетней девочкой, впрочем, поскольку негритянки развиваются раньше белых женщин, многие из них в тринадцать обладают куда более пышными формами, чем их светлокожие ровесницы. Словом, мы выразили желание купить тринадцатилетнюю. Туземцы наперебой стали предлагать нам своих дочерей, но цены назначали столь высокие, что мы и не представляли, как будем платить. Здесь за женщин дают коровьи шкуры и мешки зерна, но у нас ничего такого не было, долгое путешествие оставило нас совершенно нищими. Тут пришел человек, видевший, как арбалетчики стреляют, и сказал, что отдаст свою дочь за шесть арбалетов. А у нас после перехода через пустыню из страны мавров меж собой был твердый уговор: ни за что неграм арбалетов не давать и даже стрелять из них не разрешать никому. Ведь мы прекрасно понимали, что вся наша сила и все наше величие — в не виданном в этих краях оружии. По правде сказать, один только Черный Мануэль научился обращаться с арбалетом. Таким образом ему оказывали особую честь за то, что он сделался добрым христианином, приобщился к нашим обычаям и проявлял столь выдающееся трудолюбие, — мы даже подумывали взять его с собой, когда покинем Африку, как своего полноправного товарища.
Итак, выслушав предложение сменять шесть арбалетов на девушку, мы все вместе собрались на совещание, чтобы обсудить наш ответ. После длительных препирательств заключили: столько стрелков погибло, что лишних арбалетов накопилась куча, и никто уже ими не пользуется, более того, многие пришли в негодное состояние, а починить их все равно нечем. В итоге порешили дать за девицу арбалеты, но не шесть, а два. Подозвали продавца и попытались всучить ему два самых плохоньких, но он все твердил, что хочет шесть, да еще пальцем указывал, пройдоха этакий, на лучшие из лучших — видно, глянулись ему приклады, украшенные чеканкой по черненой меди. Мы же стояли на своем: два, и не больше. Торг тянулся почти целый день: отец девушки выставил ее перед нами, без конца ощупывал, раздевал, приглашал нас собственноручноубедиться в ее невинности, точь-в-точь купец, нахваливающий свой товар, разложив его во всей красе по прилавку. В конце концов, уже в сумерках, договорились до цены в три арбалета — тех, что мы сами выберем. Негр удалился довольный (и без единой стрелы, так как боеприпасы сделкой не предусматривались), а мы заполучили девственницу. Звали ее Адина, была она тихая и смешливая и мне показалась хорошенькой на свой африканский лад. Похоже, оставшись одна с нами, она перепугалась, поэтому я отыскал в своем мешке завалявшиеся там желтенькие бусы и вручил ей. Она тотчас заулыбалась и нацепила их на шею. Затем я отдал строжайший приказ: всем без исключения заботиться об Адине, а ежели кто посягнет на ее честь, будет гореть заживо, ибо от нее зависит усмирение единорога, а значит, и успех всего предприятия во славу нашего короля. Все отнеслись к предупреждению серьезно.
Сказано — сделано. На следующее утро мы двинулись дальше на юг в сопровождении двух проводников из племени тонга. Они были следопыты и отлично знали, куда единороги ходят на водопой. Еще до рассвета мы успели пройти две лиги по степи, а вечером устроили привал возле встреченной на пути речки. На ужин наши подстрелили большую антилопу и изжарили ее, приправив душистыми травами из запасов фрая Жорди. Покончив с едой, мы условились сейчас не переходить реку, а здесь же дождаться, пока займется новый день. И только я огласил общее решение, как с севера прилетели три огромные черные птицы, уселись высоко в ветвях ближайшего к нам дерева и долгое время на нас таращились оттуда. Толстыми клювами они напоминали воронов, но то были какие-то другие птицы. Потом они вспорхнули с веток и продолжили свой полет на юг. Мы сочли это добрым знамением и истолковали в том смысле, что через три дня увидим единорога. И в самом деле, три дня спустя посреди равнины вдали показались раскидистые деревья, дающие прекрасную тень. А под деревьями, судя по густым зарослям тростника, протекал ручей. Рядом мы различили три больших пятна, смахивавших на валуны, и еще три пятна поменьше. Однако, когда валуны зашевелились, стало ясно: это животные. Проводники тонга пришли в чрезвычайное возбуждение, принялись размахивать руками в том направлении, повторяя слово, которое на их языке означает „единорог“, и отказались идти дальше.
В небе ослепительно сияло солнце, неподвижный знойный воздух благоухал степными травами и смолой. Я вдруг ощутил такую легкость во всем теле, словно вернулась молодость, давно утраченная в бесконечных изнурительных странствиях. Лишь усилием воли я сдержал слезы, чтобы не уронить себя в глазах юной Адины, стоявшей рядом со мной. Но потом я оглянулся на своих товарищей и заметил, что многие расплакались при виде единорога, ради которого мы столько лет назад покинули Кастилию. Негры же медленно отступали, как будто в страхе перед великим событием.
Я снова пригляделся к единорогам, но они не двигались, замерли на месте, точно как слоны, а рога во лбу видно не было из-за дальности расстояния. Поэтому я велел своим людям идти вперед, растянувшись цепью, чтобы каждый арбалетчик находился в двадцати шагах от товарища и чтобы за каждым следовал негр с запасным арбалетом и стрелами. Когда до единорогов останется примерно два полета стрелы, всем стоять, мы с девочкой приблизимся к ним одни. По моему сигналу подойти на расстояние выстрела, а как укротит девственница чудовище и будет ясно, что оно не намерено сопротивляться, тогда пусть к нам присоединятся двое с топором, дабы отрубить рог. Если же единорог проявит беспокойство, всем стрелять из арбалетов, целясь в живот и за уши, где, судя по нашим наблюдениям за слонами, шкура у зверя наименее прочная.
Уговорившись о порядке действий, мы двинулись вперед, а все негры, что получились лишними, остались позади и с ужасом глядели нам вслед. Юной Адине уже объяснили, что единорог не причинит ей вреда, но она все равно оробела и крепко-накрепко стиснула мою руку. Ее била дрожь, и я принялся утешать бедняжку, нашептывая ей на ухо ласковые слова, смысла которых она не понимала, но улавливала ободряющий тон. Таким манером мы вошли в высокую траву, и у большого дерева, отмечавшего половину пути, цепь облавы остановилась, как я и приказывал. Далее мы с девочкой шагали вдвоем. Теперь уже вполне можно было разобрать, что единственный рог чудища совсем не таков, каким я его представлял и каким его описывал оставшийся в задних рядах фрай Жорди, — то есть не длинный, белый, витой и заостренный, а, напротив, короткий и мощный, формой напоминающий срамный уд и чуть-чуть загнутый кверху. И находился он не во лбу у единорога, а на морде — правду говорили негры тонга.
Почувствовав — возможно, унюхав — наше присутствие, самый крупный и ближайший к нам единорог оторвался от пожирания травы, чуть повернул огромную голову в нашу сторону, пошевелил небольшими, как у лошади, ушами и снова замер. Мы между тем подходили все ближе, и девочка обливалась потом, тряслась, вцепившись в меня мертвой хваткой, а я прикрывался ею, чтобы единорог учуял ее первой и сделался ручным от ее запаха. Меня приводили в восхищение и великолепный рог зверя, точно у неслыханно большого вола, и его короткие ноги-столбы, и громадная тяжелая голова, точно у кабана, одинаковая по ширине и там, где глаза, и там, где нос. А на носу — о, этот могучий рог! И над ним в придачу еще рожок поменьше.