В поисках Леонардо
Шрифт:
– Вы забыли сыщика, – заметила Амалия.
– Да, и еще Деламар. – Рудольф хохотнул. – Хотелось бы, чтобы жертвой оказался именно он. Он так неистово рыщет по кораблю, что, не приведи бог, найдет что-нибудь.
Амалия расхохоталась.
– Кузен, я вас обожаю, честное слово… Миссис Рейнольдс! Вы мне не погадаете?
Гадалка оживилась, встала с места и пересела за стол Амалии.
– С удовольствием, моя дорогая! Я была так счастлива узнать, что с вами ничего не случилось!
– Надеюсь, эти карты подойдут, – заметила Амалия, придвигая к ней колоду. – Правда, ими вчера
Миссис Рейнольдс весьма ловко разложила пасьянс, из которого неоспоримо следовало, что Амалию ждут богатство, любовь, дальняя дорога и неприятности в казенном доме. Не исключено также скорое прибавление в семействе, объявила раскрасневшаяся миссис Рейнольдс.
– Ну, это вряд ли, – лучезарно улыбаясь, сказала Амалия.
– То есть как? – Миссис Рейнольдс подпрыгнула на месте. – Но ведь вы же говорили…
– Это была ложная тревога, – отозвалась Амалия. – Большое спасибо, миссис Рейнольдс, ваши предсказания меня чрезвычайно утешили… Сколько я вам должна?
– Ах, оставьте, право, мадам Дюпон! Такие пустяки!
Новость о том, что мадам Дюпон вовсе не в положении, облетела корабль в мгновение ока. За обедом, когда Рудольф, изнывая от тоски, тайком подливал вина собачке маркизы, вокруг его кузины собрались Феликс Армантель, доктор Ортега, Роберт П. Ричардсон, дипломат де Бриссак и сыщик Деламар. Американец отчего-то сиял и в порыве чувств долго тискал ее руку, а месье Армантель отпускал двусмысленные шуточки, способные вогнать в краску даже ледяной айсберг. К чести Амалии надо признать, что она отвечала потрепанному хищнику с самым невинным видом, но глубокомысленные замечания, которые она изрекала, могли бы заставить покраснеть добрую дюжину айсбергов и монастырь кармелиток в придачу, – хотя в них, замечу мимоходом, не было абсолютно ничего неприличного, если не принимать в расчет тон, каким они были произнесены.
После обеда Амалия отозвала сыщика в сторону.
– Как успехи, месье Деламар? Все то же самое – никто ничего не видел и не слышал?
Сыщик усмехнулся:
– Похоже, ваш кузен оказался совершенно прав насчет подушки. Никто и в самом деле ничего не заметил.
– Жаль, – вздохнула Амалия. – Вы говорили с Надин? Какая могла быть причина у Леонара сводить счеты с ее братом?
– Говорил, – поколебавшись, признался Деламар. – Но она молчит.
Амалия нахмурилась:
– Где она сейчас?
– Сидит с отцом Рене у тела брата.
Амалия немного подумала:
– Когда его хоронят?
– Сегодня вечером. Так распорядился капитан.
– Я попытаюсь поговорить с ней, – решилась Амалия.
Надин Коломбье, вся опухшая от слез, действительно сидела в каюте брата. Проспер Коломбье, одетый в лучший свой костюм, покоился на кровати со скрещенными на груди руками. Возле него отец Рене вполголоса читал молитвы.
– Надин, – тихо сказала Амалия, касаясь рукою плеча измученной женщины, – вы целый день ничего не ели. Вам нужно подкрепиться.
Сестра управляющего ничего не отвечала. Помедлив, Амалия села возле нее.
– Надин, – настойчиво промолвила Амалия, – нам нужно поговорить.
Веки женщины дрогнули. Она перевела взгляд на Амалию.
– Поговорить?
– Да как вы не понимаете! – выкрикнула Амалия. – Ведь, может быть, именно вы станете следующей жертвой Тернона! Если бы вы только сказали нам…
– Уходите! – пронзительно закричала Надин, отворачиваясь. – Вон!
Амалия поднялась и побрела к двери. На пороге она остановилась.
– Неужели вам и в самом деле все равно? – с горечью спросила она. – Ведь ваши слова помогли бы спасти людей… невинных людей! – Надин всхлипнула, но упорно не поднимала глаз. – Объясните ей это, отец Рене. Пожалуйста.
Так и не дождавшись ответа, Амалия прикрыла дверь. На душе у нее была осень.
Из дневника Амалии Тамариной.
«26 ноября. Пятый день плавания. Видела дельфинов. Небольшие осложнения – у Рудольфа исчезла «Леда», у меня – Тициан. Все это, однако, мелочи по сравнению с тем, что творится на корабле. Убийство управляющего Коломбье породило новые вопросы. Почему именно он? Каким образом он связан с Леонаром? Видела Надин Коломбье на похоронах, но пока она не проронила ни слова. Будем надеяться на то, что завтра она разговорится. Кстати, завтра день рождения мамы. Как грустно в такой момент находиться далеко от своих».
Утирая слезы, Надин Коломбье вошла в свою каюту и огляделась. Ничего не изменилось. Все здесь было так же, как прежде, – но тогда откуда появилось у нее чувство, что все вещи словно осиротели? Может быть, оттого, что сегодня осиротела она сама?
Она вспомнила своего брата Проспера. Какой он был сильный, ловкий, веселый! И надежный. На него всегда можно было положиться, да. Ведь они так рано остались без родителей, и неизвестно, что бы их ждало, если бы не Проспер. Он трудился не покладая рук и не чурался никакой работы. Копил деньги и учил ее всему, что знал, ведь она была на целых восемь лет младше его. С ним она всегда чувствовала себя как за каменной стеной. Он опекал ее, заботился о ней, был строг, но справедлив. И неудивительно, в конце концов, что за всю свою жизнь она не сумела найти другого мужчину, равного ему, и так и не вышла замуж. Что бы ни говорили о Проспере Эрмелины, он всегда был настоящим человеком, не то что они сами, просто… насекомые.
Ах, Проспер, Проспер! Кто бы мог подумать, что все так обернется! Надин скорбно покачала головой. Даже могилы у него не будет. Его тело принял холодный океан, и теперь он там, рядом с бедной Констанс… Что ж, хоть в смерти им довелось соединиться так, как они хотели.
Надин развязала черную косынку на шее. Сзади послышался какой-то шорох, и невольно женщина насторожилась.
– Кто здесь? – вскрикнула она.
Ни звука в ответ. Наверное, померещилось. Или нет?
Надин с опаской обернулась, и в следующее мгновение погас свет. Она бросилась к двери, но было уже поздно. Чьи-то руки схватили ее и стали душить. В темноте со стуком опрокинулся стул, а потом наступила глубокая, как смерть, тишина.