В поисках любви

Митфорд Нэнси

Нас никогда толком не учили танцевать — мы почему-то считали, что танцы — нечто такое, что каждому дается естественно и без всяких усилий. Линда, по-моему, тогда же усвоила — а мне на это понадобились годы — что к поведению цивилизованного человека естественность вообще не имеет отношения, в нем все строится на искусственном и на искусстве, в той или иной степени доведенным до совершенства.

Если вечер не обернулся для нас полнейшим разочарованием, то лишь благодаря компании из Мерлинфорда. Они нагрянули страшно поздно — мы, честно говоря, и думать про них забыли — но, как только поздоровались с тетей Сейди и завладели танцевальным залом, вся атмосфера вечера разом переменилась. Они поражали, они слепили глаз великолепием украшений, изяществом нарядов, блеском волос, дивным цветом лица; вот они-то действительно порхали в танце, едва касаясь земли, — речь, понятно, не идет об угловатом чарльстоне, но и его они отплясывали

так ловко, что у нас дух захватывало от восхищения. С полной очевидностью обладали они также и умением вести искрометную, смелую беседу — у них она явно лилась, как ручеек, вольно, стремительно, играя и сверкая на солнце. Линду они покорили совершенно, тут же на месте она решила, что тоже станет одним из этих пленительных созданий и будет жить в том же мире, что и они, сколько бы ни потребовалось на это сил и времени. Я на такое не посягала. Я видела, что ими можно восхищаться, но они вращались по слишком отдаленной от меня орбите — скорее той, к которой принадлежали мои родители; я же, с того дня, как меня забрала к себе тетя Эмили, очутилась на другой и возврата обратно не было — да я его и не желала. Что не мешало мне тоже упиваться их созерцанием, и, подпирая ли вместе с Линдой стенку, топая ли на непослушных ногах по залу с добряком Дэви, который изредка, отчаясь залучить к нам кого-нибудь из молодых людей, приглашал нас сам, я глаз от них не отрывала. Дэви, как выяснилось, был с каждым из них хорошо знаком, а с лордом Мерлином, по всей видимости, и вовсе состоял в дружеских отношениях. В перерывах между проявлениями доброты ко мне и Линде он держался вместе с ними и принимал участие в их изощренной болтовне. Он вызвался даже представить им нас, но, к сожалению, свободные тафтяные вставки, такие хорошенькие и оригинальные на примерках у миссис Джош, почему-то неуклюже топорщились рядом с шифоновыми туалетами гостей, такими струящимися, мягкими, — к тому же все, что нам выпало испытать в начале вечера, породило в нас ощущение собственной неполноценности; короче говоря, мы отказались.

Ночью, в постели, я с особой тоской мечтала о крепких и надежных объятиях своего фермера. А Линда наутро объявила, что отказывается от принца Уэльского.

— Я пришла к заключению, — сказала она, — что в придворном кругу скука смертная. Вот леди Дороти — придворная дама, а вы посмотрите на нее…

ГЛАВА 6

Последствием бала стало событие, какого никто не мог предугадать. Матушка лорда форт-Уильяма пригласила тетю Сейди с Луизой приехать к ней в Суссекс на бал охотников [32] , а вскоре и от его замужней сестры им пришло приглашение на охоту и благотворительный бал в пользу местного лазарета. Пока они там гостили, лорд Форт-Уильям сделал Луизе предложение и оно было принято. Луиза вернулась в Алконли невестой и очутилась в центре внимания — впервые с той поры, когда рождение на свет Линды прочно оттеснило ее на задний план. Да, это было событие, и разговоры в достовом чулане не умолкали, как в присутствии Луизы, так и без нее. Она теперь носила на безымянном пальце красивое колечко с бриллиантиком, но, вопреки нашим надеждам, не выказывала особой склонности обсуждать в подробностях, как объяснялся в любви лорд (для нас отныне Джон, только разве это упомнишь) Форт-Уильям, а, заливаясь румянцем, укрывалась за дымовой завесой отговорок, что это святое. А вскоре вновь появился и он сам, дав нам возможность наблюдать его как отдельную самостоятельную личность, а не часть почтенной троицы, образуемой им вкупе с лордом Стромболи и герцогом Паддингтонским. Заключение огласила Линда:

32

Ежегодный бал для членов охотничьего клуба и их семей.

— Старенький, бедняжка, — по-видимому, он ей нравится, но, честно говоря, будь он мой пес, отдала бы его усыпить.

Лорду Форт-Уильяму было тридцать девять лет, но выглядел он безусловно много старше. Шевелюра у него сбилась назад, как пух в перине сбивается ночью к ногам, по выражению Линды, весь вид был какой-то неухоженный, потрепанный. Луиза тем не менее его любила и была впервые в жизни счастлива. Она всегда боялась дяди Мэтью, как никто другой, и не без веских оснований: он считал ее дурой и не давал себе труда хоть изредка обходиться с нею прилично — она была на седьмом небе от радости, что навсегда покинет Алконли.

Подозреваю, что Линда, несмотря на все разговоры о старых псах и перинах, на самом деле очень ей завидовала. Надолго уезжала одна верхом и предавалась, мечтая вслух, все более несбыточным фантазиям; томленье по любви переросло у нее в полную одержимость. Надо было каким-то образом убить еще целых два года, пока ей настанет время

выезжать в свет, но Боже мой, как медленно ползли дни! Линда слонялась по гостиной, раскладывала (подчас, едва начав, бросала) бессчетные пасьянсы, когда — в одиночестве, когда — в обществе Джесси, которую тоже заразила своей маятой.

— Который час, дуся?

— Угадай.

— Без четверти шесть.

— Нет, получше.

— Шесть часов!

— Похуже чуточку.

— Без пяти?

— Теперь правильно.

— Если сейчас сойдется, выйду замуж за того, кого полюблю… Если сойдется, я в восемнадцать выйду замуж…

Если сойдется — и тасует карты; если сойдется — и раскладывает. Нет, не выйдет, — последняя карта в колоде — дама, начнем сначала…

Луизина свадьба состоялась весной. Подвенечное платье, тюлевое, в оборках и с веточками флёрдоранжа, было коротким, до колен, зато со шлейфом, по дикой моде того времени. Джесси из-за него очень волновалась.

— Совсем неподходящее.

— Отчего же, Джесси?

— Для похорон, я хочу сказать. Ведь женщин всегда хоронят в подвенечном платье, правда? Представляешь, так и будут торчать твои мертвые ноги на всем виду.

— Скажите, госпожа Смертяшкина! А я их шлейфом оберну.

— Подумала бы о похоронщиках — приятно им будет?

От подружек Луиза отказалась. Я думаю, ей хотелось, чтобы раз в кои-то веки смотрели больше на нее, а не на Линду.

— Ты просто не понимаешь, — говорила Линда, — какой без подружек дурацкий вид у тебя будет сзади. Пожалуйста, поступай как знаешь. Нам же лучше, не нужно рядиться, словно чучело, в голубой шифон. Я ради твоего же блага стараюсь, вот и все.

На день рождения лорд Форт-Уильям, большой любитель старины, подарил Луизе копию драгоценного украшения времен короля Альфреда [33] . Линда, у которой склонность говорить гадости достигла к этому времени предела, сказала, что оно больше всего напоминает куриную какашку.

— Такого же цвета, размера и той же формы. Тоже мне, украшение!

— По-моему, прелестная вещица, — сказала тетя Сейди, но горький привкус от Линдиных слов все равно остался.

33

Альфред Великий (ок. 849 — ок. 900), король англосаксов.

У тети Сейди жила в ту пору канарейка, которая распевала целыми днями, соперничая чистотой и звонкостью своих трелей с самою Галли-Курчи. Всякий раз, слыша, как где-нибудь с таким же самозабвением заливается канарейка, я вспоминаю тот свой приезд, то счастливое время — и нескончаемый поток свадебных подарков, и как мы раскладывали их в танцевальном зале с возгласами восторга или ужаса, хлопоты, суету и дядю Мэтью в радужном настроении, которое, как иногда случается с хорошей погодой, держалось устойчиво день ото дня, и не верилось, что так бывает.

Луиза становилась владелицей двух домов, одного — в Лондоне, на Коннот-сквер, другого — в Шотландии. Ей предстояло получать триста фунтов в год на булавки, кроме того она получала бриллиантовую диадему, жемчужное ожерелье, собственный автомобиль и меховой палантин. Словом, ее ждала завидная участь — если при этом она способна была терпеть рядом Джона Форт-Уильяма. На нас он наводил отчаянную скуку.

Денек, назначенный для свадьбы, выдался ясный, погожий, и, когда мы с утра сходили посмотреть, как миссис Уиллз и миссис Джош справляются с праздничным убранством, оказалось, что вся светлая церковка обвешана букетиками весенних цветов. Потом ее знакомые очертанья потонули в прихлынувшем непривычном многолюдье. Я лично, подумалось мне, предпочла бы венчаться, когда здесь было совсем пусто — только цветочки и присутствие Святого Духа.

Нам с Линдой до того не приводилось еще бывать на свадьбе, поскольку тетя Эмили — что было, по нашему мнению, очень нечестно с ее стороны — обвенчалась, уединясь от посторонних взоров, в часовне Дэвиного родового поместья на севере Англии, и мы оказались совсем неподготовлены к внезапному перевоплощенью в тот день нашей славной Луизы и скучнейшего Джона в неувядающие образы невесты и жениха, романтической Героини и романтического Героя.

С того мгновенья, как мы вышли из Алконли, оставив Луизу один на один с дядей Мэтью ровно на одиннадцать минут — после чего они должны были последовать за нами на «даймлере», — все происходящее приобрело для нас оттенок истинного драматизма. Луиза, окутанная с головы до колен тюлем, сидела, не смея шелохнуться, на краешке стула; дядя Мэтью, с часами в руке, расхаживал взад-вперед по холлу. До церкви мы, натурально, добрались пешком и расположились на отведенном семейству месте сзади, очень удобном для захватывающего обозрения соседей, разряженных в пух и прах и непохожих на себя. Единственным из собравшихся, кто выглядел абсолютно как всегда, был лорд Мерлин.