В поисках любви
Шрифт:
Сжимаю в кулаке рукоять реберных ножниц. Выдыхаю.
— Подыхай!
Бью. Под челюсть, в шею. Снова и снова, слушая бешеный визг чудовища, ощущая, как кривые лезвия разрывают горло пополам, разламывая хрящи и кости. Из рваных ран хлещет черная кровь. Заливает мне руку, брызгает на лицо, но я не останавливаюсь. Бью чаще и сильней.
— Подыхай, подыхай, подыхай!..
Злая пена застревает между зубами.
И даже когда тварь замолкает, обмякнув на моей груди, я продолжаю бить. И останавливаюсь только, когда голова
Сплевываю вязкую черноту.
— Гадина…
Ножницы глухо звякают о кафель.
Кем бы ни было это существо, оно вышло из тьмы. Из самых дальних ее комнат, двери которых заперты тяжелыми печатями света. Их невозможно открыть изнутри. А значит…
Сталкиваю груз тела вниз. Оно скользит безвольно, будто мешок перемороженной картошки, сброшенный на дно погреба
С трудом встаю со стола. Челюсть пульсирует. Ноет. Нащупываю языком глубокие ямы в деснах забитые обломками корней. Сплевываю. Снова и снова. Но кровь не останавливается.
Лампы продолжают гореть. В агонии.
Мне нужно уходить.
— Кто ты?
Склоняюсь над тварью, пытаясь различить черты, изуродованного ножницами, лица. Но память молчит. Вижу раззявленный рот над черной дырой горла, и вспоминаю, как из него несся этот странный, гнилой шепот. Ответ на мой вопрос.
Инкубус. Альб. Лилу.
Его имена.
Я не знаю, что они означают, не знаю, сколько зла в себе несут. Но знаю другое. Их обладателей можно убить, их злость не бессмертна. А значит, я сумею поквитаться с той тварью, которая убивает девушек. С тем монстром, который убил Леру.
Иду к выходу из морга. Держусь стен, оставляя на них красные полосы и подтеки. Не думаю о том, куда должен идти. Доверяюсь судьбе. Верю в то, что она прозрела после долгих лет слепоты. И ведет меня туда, где, наконец, я обрету свободу. И начну жить заново.
Ты сможешь дойти?
Киваю.
Путь будет долгим. Но в конце ты обретешь то, что ищешь.
Я верю в это. Всем сердцем.
Тогда ответь мне.
Голос вожака стаи во мне никак не уймется.
Почему ты не нашел ее здесь? Почему вместо Оксаны ты отыскал какого-то старика с острыми зубами? И почему он хотел тебя убить?
— Потому что ее забрали. Потому что ее больше нет.
Поднимаюсь по ступеням. Толкаю дверь. Она скрипит, не желая делиться утренним светом, но я требую сильней, и она поддается.
На улице ливень серыми цепями хлещет округу.
Ты обещал ей придти, Антон. Обещал проститься. Ведь ты единственный, кто может ей помочь.
Голос моей потерянной любви. Но, наверное, сейчас, я просто выдумываю его себе, чтобы заполнить пустующее сердце.
Ты никогда не выполнял своих обещаний!
Выхожу под дождь. Подставляю струям лицо, смываю кровь. Сдираю с головы грязный бинт. Мою ладони.
Вода очищает. Придает сил. Она настолько чиста и невинна, что я боюсь уронить в грязь даже каплю. И понимаю, что чувствую себя молодым. Тем мальчишкой, который когда-то верил в свет. И искал в людях лишь добро.
— Я приду.
Голоса молчат. Они знают это. Потому что именно там, у последней черты, я встречусь с ней, и она расскажет мне всю правду, прежде чем уйти навсегда.
Но нужно торопиться. Пока она не забыла. Пока не перестала существовать в моем мире.
И я бегу. По скользким валунам города, перескакивая дрожащее в лужах небо. По коридорам каменного лабиринта, который выучил за жизнь, как молитву. Стараясь не замечать светящихся брызг, летящих из-под ног. Пытаясь унять сверло, скрипящее в груди. Я бегу все быстрее, боясь нарушить светлое обещание, которое дал. И о котором забыл, погрузившись во тьму.
«Мы все уйдем из тихого места».
Так мне говорила мама, когда я рыдал у отцовской фотографии. Она брала меня за худые ладони, и улыбалась, стараясь сдержать слезы.
«Мой милый мальчик, мы уходим, но оставляем память. И она живет, пока те, кто остался, помнят».
«Что это за место, мам?»
«Дом, в котором никто не умирает. Там очень спокойно»
«И мы…мы тоже будем там жить?»
«Да, сынок. Когда-нибудь. Но сейчас, мы всего лишь гости. Те, кто приходит на время»
«А папа? Он там?»
Ей было трудно. Но она улыбалась.
«Да, Антон. Папа сейчас там»
Дом, в котором живет бессмертие. Так она говорила о кладбище, где было сыро даже под раскаленным июльским небом. Я не боялся этого места. Но и не любил. Наверное, потому, что пустой цинковый гроб напоминал мне осиротевшую комнату, в которой не было хозяина, и оттого гостей там никто не ждал. Дом, где никто не умирает, всегда казался мне запертым.
Тем местом, в котором жила только чужая память.
И даже со смертью мамы, ничего не изменилось. Я перестал помнить. И дом, о котором она мне рассказывала в детстве, вдруг исчез, обернувшись туманной дымкой, окутавшей поросшие мхом надгробия.
Сколько я не был у нее? Сколько забыл? И как долго не говорил о своей любви?
Бегу быстрее, сжимая кулаки. Сквозь шум дождя, по опустевшим улицам, под унылым взглядом октября. Я дышу, вижу. Я слышу. Но не чувствую больше. И понимаю, что мимо меня, растягивая время липкими нитями, проносится безликая темнота, которую я называю памятью.
Я слишком заигрался. Я поверил в смерть, будто в бога. И она улыбнулась мне, взяв под руку. Уводя с собой в холод и мрак разрушенных цивилизаций. Туда, где во тьме обитают лишь человеческие кошмары, жаждущие крови. Я видел их. Не всех, но многих. И верил, что жизнь не может быть другой.
Господи, сколько времени прошло? Сколько лет я шатался по этим пустым коридорам, выискивая свою, несуществующую правду?
Ты был там очень долго, Антон. И не сумеешь уйти так просто.
Голос из бездны. Мой голос.