В поисках Танелорна
Шрифт:
– Я никогда не слышал об этой башне, и имя это мне ничего не говорит. Что касается Эрекозе, то нас только что познакомили. Однако вы знаете меня, вам известно мое имя, тогда как я не знаю о вас ничего, и это тревожит меня, мессир.
В этот момент впервые заговорил последний из четверки, голос его был глубоким и звучным, окрашенным меланхолией.
– Я тоже никогда не встречал принца Корума, прежде чем взошел на борт этого корабля. Тем не менее он уверяет меня, что прежде мы сражались бок о бок, и я склонен ему верить. Время в разных мирах течет по-разному и не всегда
Хоукмун не в силах был больше выслушивать это и уже сожалел, что покинул относительную простоту своего родного мира.
– А я-то надеялся отдохнуть от всех этих парадоксов, – он потер глаза, а затем лоб, на миг задержавшись пальцами на шраме, оставленном Черным Камнем. – Но похоже, что избавиться от них невозможно. В данной ситуации, которая охватывает сейчас историю всех отражений, немыслимо найти место, где можно было бы обрести покой. Все течет, все изменяется, и даже наш внешний вид может измениться в любой момент.
Однако Корум по-прежнему не оставлял Элрика в покое:
– Нас было трое, разве вы не помните, Элрик, трое в одном. Судя по всему, альбинос понятия не имел, о чем тот ему толкует.
– Ну что ж, – принц, наконец, пожал плечами. – А теперь нас четверо. Капитан, кажется, говорил о каком-то острове, который мы должны будем захватить.
– О да.
Взгляд вновь прибывшего задержался поочередно на каждом из них.
– Известно ли вам, что это могут быть за враги? Неожиданно Хоукмун почувствовал симпатию к этому человеку.
– Мы знаем не больше вашего, Элрик. Что же касается меня, я разыскиваю город, именуемый Танелорном, и своих детей. Возможно, еще Рунный Посох, но в этом я не уверен.
– Однажды мы уже отыскали его! – воскликнул Корум, пользуясь случаем еще раз освежить воспоминания Элрика. – Мы трое. В башне Войлодьона Гагнасдиака. Он очень нам помог тогда.
Хоукмун невольно задался вопросом, не повредился ли принц в рассудке.
– Я тоже многим обязан Рунному Посоху, – промолвил он. – Когда-то и я служил ему. И дорого заплатил за это.
Его взгляд вновь вернулся к Элрику, алебастровое лицо которого с каждой минутой казалось ему все более знакомым. Герцог почувствовал, что страх его связан не с самим альбиносом, а с мечом, висящим у того на поясе.
– Я уже говорил вам, Элрик, что у нас много общего, – похоже, Эрекозе решил слегка разрядить обстановку. – Быть может, мы даже служили одним и тем же хозяевам.
– У меня нет иных хозяев, кроме себя самого, – надменно ответил Элрик, не принимая протянутую ему руку дружбы.
Услышав это, Хоукмун не удержался от улыбки. Заулыбались и двое других.
А когда Эрекозе прошептал: «В подобных приключениях многое забывается, точно так же, как мы, проснувшись, забываем свои сны», Хоукмун ответил ему с огромным внутренним убеждением «Но ведь это тоже сон. В последнее время мне частенько снится нечто подобное».
Задумавшись, в свою очередь Корум заявил:
– Уж если на то пошло, то вообще все на свете можно считать сном, все наше существование.
Элрик от этого вопроса лишь
– Сон или явь, это не имеет никакого значения, не так ли? Эрекозе тепло улыбнулся.
– Совершенно верно.
– В моем мире, – сухо заявил Хоукмун, – мы проводим четкую грань между грезами и реальностью. А эта неопределенность, в которой вы находите такое удовольствие, способна поразить разум смертельно опасной ментальной летаргией.
– Но как тут можно судить? – с горячностью вопросил Эре-козе. – Способны ли мы действительно проникнуть в суть вещей? Полагаете ли вы себя способным на это, мессир Хоукмун?
И герцог Кельнский осознал внезапно, каково было проклятие Эрекозе. Это проклятие поразило и его самого. Пристыженный, он погрузился в молчание.
– Я помню, – промолвил Эрекозе уже мягче. – Я был, есть или буду Дорианом Хоукмуном. Я помню.
– Ибо такова ваша судьба, ужасающая и причудливая, – проронил Корум. – Из всех нас, составляющих единую личность, вы единственный, кто постоянно хранит в своем разуме память ее многочисленных воплощений.
– Я с радостью избавился бы от этой тяжкой ноши, – промолвил воин. – Я так долго искал Танелорн, искал мою Эрмижад, и вот теперь надвигается Совмещение миллиона плоскостей, когда перекраивается вся совокупность миров и открываются пути перехода из одного отражения в другое. Если бы я мог найти тот единственный мир, что мне нужен, я отыскал бы мою Эрмижад и вновь увидел бы тех, кто был так дорог мне. И Вечный Воитель обрел бы, наконец, покой.
– Да, настало мое время, точнее, оно вернулось, ведь это уже второе Совмещение на моей памяти. Первое вырвало меня из моего мира и времени и повергло в нескончаемую череду конфликтов, и если я вновь не воспользуюсь случаем, то уже никогда не обрету покоя. Это мой последний шанс, и я от всей души надеюсь, что наш корабль направляется в Танелорн.
– Я присоединяюсь к вашим молитвам, – сказал Хоукмун.
– Еще бы, – отозвался Эрекозе. – Не сомневаюсь в этом, мессир.
Когда Элрик с Эрекозе вышли из каюты, Хоукмун принял приглашение Корума сыграть с ним в шахматы, несмотря на отвращение, которое он испытывал при мысли о том, чтобы столько времени проводить в обществе принца. Но партия стала развиваться самым неожиданным образом, каждый из игроков точно предугадывал ход соперника, и Корум воспринял это с очевидным облегчением. Рассмеявшись, он откинулся на спинку кресла:
– Похоже, продолжать не имеет никакого смысла. Хоукмун согласился с облегченным вздохом. К его радости, в этот миг распахнулась входная дверь, и на пороге появился Брут Лашмарский с графином подогретого вина.
– Капитан просил вам передать свои наилучшие пожелания, – объявил он и поставил графин в специальную выемку посреди стола. – Вы хорошо выспались?
– Выспались? – удивился Хоукмун. – А сами-то вы отдыхали? И где именно?
Лоб Лашмарского рыцаря пересекла морщина.
– Неужто вам ничего не сказали о кушетках, что стоят в твиндеке? В межпалубном пространстве? Нет? Но как же вы можете так долго обходиться без сна?