В поисках утраченного яйца
Шрифт:
ЩУПКО. Как юный натуралист, могу предложить замеча-тельное название: "Трупик рака". Или: "В сторону свина".
ЛЮБА. Ну, мне такие шутки не в подъем. Один мой однокурсник написал реферат: "Любовь как жанр искусства" - вот такая вот тема, представьте себе, хотя наш профессор говорил, будто какой-то яйценосец уже трахнул его, опередил, ну, да ладно. Основная идея концептуального труда такова: подобно тому, как в природе не существует физиономии, которая кому-либо не казалась бы привлекательной, так же любое творение рук человеческих является Искусством.
ЩУПКО. Черт!
ДРЫНЧ. Только студенты умеют так веселиться.
ЛЮБА. Вообще, мне всегда казалось, что быть красивой женщиной - все равно, что быть шпионом на вражеской территории.
ЛАДА. Вот подходящее название для твоего рассказа, Лапочка.
ЩУПКО. Все время нужно быть начеку, да? Носить личину, угадывать помыслы, скрываться от преследования...
ЛЮБА. И в конце концов не оказаться разоблаченной со скандальными последствиями. Но самое же обидное: при таком раскладе приходится быть настолько разборчивой в связях, что в итоге рискуешь довериться чужому и не узнать своего. И так оно, как правило, и случается.
Сейчас я расскажу вам одну историю - пожалуй, самую странную любовную историю, которая со мной когда-либо приключилась. Эпиграф: "Примите к сведенью, Желток, шпион для зонтика находка" - я услышала эту фразу от одного долбанутого китаиста.
ДРЫНЧ (поднимая стопку). Итак?
ЩУПКО. Часть первая: "Епикуев сломал куй". Будем пухленькими!
...
ЛЮБА. Давным-давно, не скажу сколько лет назад, одна девочка по имени сами знаете как, в одно не помню какое утро вдруг получила по почте конверт. От неизвестного поклонника. Представьте себе: биксушку с круглыми, как восьмерка, глазами, начитанную во всяких, там, анри де ренье, в каких-нибудь фицджеральдах, держащую в руках - и что бы вы думали?
ЛАДА. Неужели бриллиантовую диадему?
ЩУПКО. Нет, это была засохшая незабудка. Или медное кольцо в нос?
ДРЫНЧ. Любовная записка с просьбой положить ответ под мусорный бак?
ЩУПКО. Порнографическая открытка?
КОЛЯ. Деньги.
Пауза. Грустное лицо Коли. В бледном свете тело его напоминает о расплавленном оловянном солдатике, восковую фигуру напоминает оно из музея мадам как-ее-там и - быть может, немножко, чуть-чуть, - гряду Гималаев с высоты самолетного взгляда.
ЩУПКО. Может, ошибка?
ЛАДА. У каждой ошибки, как говорил Серго Орджоникидзе, есть фамилия, имя и отчество.
ДРЫНЧ. Стоп! По-моему, я уже слышал эту историю. Этот загадочный апологет Парфена Рогожина и господина Желткова написал ей целый рыцарский роман, "Айвенго", короче, где-то так, да? Уезжай, писал он. Я надыбал для тебя большие бабки, чтобы ты добилась того, не знаю чего. Я не могу открыть перед тобой свою железную маску, потому что заколдован злою женой... В общем, понос, судороги и смерть.
ЩУПКО. При чем тут "Айвенго"?
ДРЫНЧ. Ну, не знаю... Какие еще есть рыцарские романы?
ЛАДА. "Смерть Роланда".
ЩУПКО. Так это был ты, Дрынч? В младенческом возрасте?
ДРЫНЧ. Лада мне рассказывала эту оперу.
ЩУПКО. М-да-а... Меня бы кто-нибудь так полюбил... Тут уж сам Бог велел выпить.
ДРЫНЧ. Банкуй.
ЩУПКО. Да, похмеляться - это ремесло... Что это было?
ЛАДА. Мышка шуршит.
ЩУПКО (поднимает стопку). Часть вторая: "Шумела мышь". Бум толстыми!
ДРЫНЧ. Бум пухленькими!
...
ЛЮБА. Сюжет части второй - хождения. Два кавалера, нагрузившись какими-то личными драмами, шатаются по кабакам, везде их поджидают засады в виде знакомых, наливающих пиво из собственного сердца или наоборот. Попутно гримаса фортуны подсунула нашим героям и героэссу - весьма компанейскую, впрочем, подругу... назовем ее так: Мила.
ДРЫНЧ. М-м?..
ЛЮБА. Да, да, она узнала, наконец-то, совершенно слу-чайно, от подруги, имя этого Великого Гетсби. Она вернулась, чтобы увидеться с ним, она ничего не добилась в жизни, но красота была по-прежнему при ней, при этой девочке с лицом, как у Гоголевской барышни - помнится, тот хвалил одну свою персонэссу за гладкий, словно яичко, фэйс. Ресницы ее были такой длины, что из них можно было бы свить веревку для повешения какой-нибудь Синди Кроуфорд, губы как лепестки розы, а язык подвешен не хуже, чем твой абордаж.
ЩУПКО. Ах, милая Мила, кому ты не мила?
ЛЮБА. Вот именно. Служить дано ей яблоком разборок. "Лучший друг мертвый друг", - меланхолично обмолвливается на тему своей драмы кавалер по имени... ну, скажем...
ДРЫНЧ. Пилл.
ЛЮБА. "Ах, любовь, что ты сделала, подлая!" - сокрушается всю дорогу второй... допустим, его зовут...
ЩУПКО. Билл.
ДРЫНЧ. У него еще был тогда любимый рефрен на все случаи жизни: "Эх, зачем да зачем я родился только в этой проклятой стране!"
ЩУПКО. А ты мне сказал: "Да, представляешь, сидел бы ты сейчас где-нибудь негром преклонных годов..."
ЛЮБА. Пилл подкладывает под приятеля мину, поведав, что когда речь заходит про женщин Билла, то нельзя говорить "поматросил и бросил", а следует говорить: "поматросила и бросила!" Словом, каждый подкрадывается к подруге в меру своей испорченности. В итоге, грубый Билл совершает брутальное предложение...
Пауза.
ЛАДА. Так что ж он тогда сказал?
ЛЮБА. Ну, в общем, не важно.
ЩУПКО. Я тогда сказал что-то типа: "Я хочу нанять твою физическую субстанцию. Как на это смотрит твоя бессмертная душа?"
ЛЮБА. Для снятия напряжения Пилл...
ДРЫНЧ. Который поделикатнее.
ЛЮБА. Да, совершенно верно. Итак, деликатный Пилл рассказывает историю, описанную якобы у Дарвина...
ЛАДА. Будто он Дарвина даже читал, мудрый такой.
ЛЮБА. ...Случай с миссионером, который, приехав в каннибальское племя, встретил там человека, съевшего собственную жену. Ну, миссионер тот начал этому типу вкручивать, насколько плохо он поступил. Однако, чувак совершенно с ним не согласился, вообще не воспринимал его убеждения, а на все его доводы отвечал одной-единственной фразой: "Уверяю вас, она была очень вкусная!"