В поисках утраченной близости
Шрифт:
Я все-таки не выдержала и оглянулась. Светка и Кирилл медленно двигались вдоль берега одинаковой, чуть неровной походкой, словно не справляясь с действием гормонов, в бешеном темпе производимых их организмами. В этом было что-то физиологически гадкое, напоминающее Валентина, но одновременно и нечто трагическое. В тот момент я остро почувствовала: Светка сорвалась с катушек. Неудивительно: от такого, как Кирилл, можно и сорваться – прямиком в пропасть. Хорошо бы ее предостеречь.
Я даже начала придумывать что-то вроде отрезвляющей речи.
– Света, пойми! Нас, женщин,
– Что у нас общего? – удивится Светка.
– Мне казалось, я так люблю Стива… Причем это чувство – моя любовь, оно уже переставало быть сумасшедшей страстью и превращалось в спокойную, крепкую привязанность, основанную на восхищении и доверии… Если хочешь, на доверии слабого к сильному! – Уф, вон какую умную фразу сочинила! Улыбаясь своей находке, я наблюдала за полетом речной чайки, но «умные» мысли помимо воли продолжали продуцироваться в моем мозгу. – Ведь именно потому, что мы слабые, мы не должны им доверять. Они застают нас врасплох и наносят удар со всей силой!.. Света, я боюсь: тебе придется страдать!..
Но почему-то я заранее знаю: Светке не страшны мои предостережения. Откуда-то с холма, из недр старого хвойного леса, снова и снова доносится ее низкий, гортанный смех. Чему она смеется? О чем они говорят? Странно, но звука голосов я не слышу. А может быть, они и не говорят вовсе. А если не говорят, то, значит… И Светка радуется происходящему между ними, как выпущенный на волю дикий зверь. Господи, зверь – откуда такие сравнения?.. Но в смехе моей подруги явно улавливается хищная плотоядная радость волчицы.
Мужчины официально признаны пройденным этапом моей судьбы, поэтому от мысли, что в нескольких десятках метров моя подруга и красавец Кирилл занимаются любовью, я испытываю нечто похожее на отвращение. Светка сошла с ума! Отдается ему прямо в темном бору – на сырой земле! На корнях, взрывающих землю! На пожелтевших иголках!.. Неужели не может подождать ночи?.. Ах да, не может!.. Я вспоминаю нашу последнюю загородную прогулку со Стивом. Тогда я тоже не могла ждать.
Не могла – вот и получила: брезгливую физиономию, да еще и Ингу в придачу. Светка, Светка, остановись!
…Домой она возвращалась со строгим, отрешенным лицом. С таким строгим, что Катерина Петровна весь вечер не смела открыть рта. Молча подала ужин и робко попросила разрешения прибраться в комнате Кирилла Евгеньевича. Кирилл не возражал.
Чтобы не мешать Катерине Петровне, Светка повела нас в хозяйский дом на экскурсию. Наконец-то мне представлялась возможность оценить по достоинству этот шедевр дизайна и архитектуры, а Кириллу – похвалиться своим произведением. Светка предупредила: это он почти единолично разрабатывал интерьеры большого дома.
В тереме ощущался тот же, если только не больший, простор. Мебели было до неприличия мало, и даже тяжелый, дубовый стол в парадной столовой я заметила лишь периферийным зрением. Зато в глаза бросились стеклянные балконные двери. Стекло усиливало ощущение иллюзорности границы между территорией дома и внешним пространством. И это пространство звало, и манило, и напоминало о себе многочисленными масляными пейзажами, висящими на стенах повсюду. Пейзажи изображали в основном Днепр – в бурю, тихой лунной ночью и нерассветшим осенним утром.
Я догадалась: пафосом интерьера, созданного Кириллом в Светкином тереме, была идея свободы. Призыв попрать все условности, такие, например, как святость семьи и домашнего очага, и отдаться постороннему мужчине прямо на берегу в прибрежных кустах.
– Вы настоящий мастер, Кирилл, – произнесла я вслух, опасаясь придать гласности свои тайные мысли. Светка, не дай бог, обидится, не поймет, решит, что я завидую ее благосостоянию и счастью. Кирилл сочтет меня злопыхательницей… И кто это придумал, что воспитанный человек должен говорить окружающим только лицеприятные вещи? – В вашем доме я чувствую себя свободной от предрассудков, от горького прошлого, и мне хочется улыбнуться навстречу будущему. Вы удивительный, самобытный живописец! Мне очень нравятся ваши полотна! Особенно вот тот небольшой пейзаж. Это утро? Вы его здесь, в Раздольном, писали?
– Да, все это в основном написано здесь. Я рад, что вам нравится. Спасибо, – сдержанно ответил Кирилл. Он вообще производил впечатление очень сдержанного человека, и было непонятно, как ему удается разжечь такие страсти в Светкином теле и в Светкиной душе.
– Кирилл любит писать с натуры, – рассеянно заметила Светка. – Здесь он только и делает, что пишет. Пишет целыми днями. Ему эта живопись дороже всего! Из-за нее он даже моему приезду не рад…
– Света, я рад.
– Мне кажется, ты рад недостаточно. Не так, как я.
– Прекрати!
Я поспешила покинуть столовую, вышла на галерею, но через открытые двери комнаты невольно продолжала слышать их разговор.
– Но я не чувствую твоей радости.
– Света, это безрассудство! Мы ходим по краю пропасти, по острию ножа.
– Я знаю, Кирилл. Я все это знаю. Но…
О том, что потом происходило в столовой, я догадывалась отчасти по звукам, а отчасти – призвав на помощь воображение. Кирилл наклонился, чтобы поцеловать Светку, она трогательно потянулась к нему, как тянулась сегодня днем на прогулке… И нет больше никакого риска, опасности. Есть одна голая, сумасшедшая страсть!
Конечно, настоящий мужчина должен по-настоящему – всерьез – защищать свою женщину от опасности и риска. Но если не получается по-настоящему, пусть он хотя бы приостановит поток опасений и страхов бурным поцелуем…
– Идем, – послышался из столовой Светкин шепот, – я спущусь к тебе через полчаса. Ты только свет выключи сразу…
Но Кирилл долго еще не выпускал ее из объятий.
Они совершенно забыли про меня. Никто из них не подумал, каково мне в энный раз промерять шагами галерею, смотреть на будоражащие кровь пейзажи, прислушиваться к их поцелуям и вспоминать…