Шрифт:
Счастье не оставляет шрамов. Мирные времена ничему не учат.
Чак Паланик, «Дневник»
Лес горького опыта
От автора
Любовь – то, что разорвет вас на части.
Именно под таким девизом проходил полуторагодичный этап моей жизни, давший неимоверное количество страданий, метаний и вдохновений. С этого этапа начинается мой настоящий поэтический путь (именно поэтому сначала идут не совсем умелые стихи, качество которых повышается к концу цикла, достигая апогея в поэме). Но не добавить я их не мог. Они важны как эмоции.
Здесь будут стихи, связанные с первой (конечно же, несчастливой, полной лжи и глупости) любовью. Между ними будут мелькать вставки из моей повести «Надрыв».
Этот цикл стихов (как и повесть) я целиком и полностью посвящаю той, кого для меня более не существует и чье имя я уже давно не произношу, но которой я все-таки безмерно благодарен, ведь без нее не было бы написано так много.
Как жаль, что несчастливая любовь дает намного больше вдохновения. Как жаль, что отрицательные эмоции служат лучшим зарядом для творчества. Как жаль, что настоящее искусство рождается лишь из отчаяния.
Посвящается М.Р.
Ни объяснений, ни причин. Ничего. Меня точно ударили чем-то тяжелым. На душе и в голове было очень паршиво. Я три дня почти ничего не ел. Просто не хотел и не мог. Вместо этого я лишь бродил по улицам, чтобы себя измотать и не думать об этом; но не работало. Я думал только об этом. Громко разговаривал сам с собой; матерился, проклинал все и вся, чуть ли не плакал, отчего все прохожие косились на меня, принимая за пьяного. Я до сих пор не могу поверить, что все ее знаки симпатии, все ее чертовы слова о том, как я для нее важен, о том, что ей без меня одиноко, все ее улыбки и долгие взгляды – всего лишь дружеская чепуха.
Это один из тех моментов, когда все теряет цвет, когда жизнь резко окрашивается в серые тона, а ты ничего не можешь с этим поделать. А потом – холод, серость, пустота, завершение формирования корки на сердце. Все, больше ничего не чувствую. Когда то прекрасное, что столько месяцев росло в груди, вырываясь наружу слезами счастья, в одночасье лопнуло, исчезло. Это момент, когда ноющая тупой болью дыра в груди осталась на долгое-долгое время. Это момент, когда ты окончательно утрачиваешь веру в лучшее. Почему же я тогда еще жив?..
«Надежда и отчаяние»
Печаль
Все друзья и крик,
Солнце и весна,
Аромат, цветник,
Речка холодна.
Ночь и тишина,
Теплый свет квартир,
Прогулка допоздна,
В темноте пустырь.
Холод и снега,
Теплый чай и плед,
Вьюга и пурга,
Неизвестный след.
Музыка моя,
Лирика чиста,
Новая статья,
Белый лист холста…
Не нужно это мне,
Когда в душе тоска.
Нет ничего в окне,
Когда печаль близка.
И вроде все идет как прежде:
Все так же дом стоит,
Все в той же я одежде,
Так почему душа болит?
А у печали есть названье —
Любовные воспоминанья.
Все не нужно, все не так,
Когда печаль пришла
(мой давний враг).
– А разве «вы» когда-то были? – напомнил Голос, еще глубже погружая меня в болото отчаяния.
– Нет, были только я и моя надежда. Только я и моя иллюзия счастья.
Здесь и далее «Надрыв»
Из зеркала на меня смотрело чужое, изможденное недосыпом, чувствами и алкоголем лицо. Неравномерные темные волоски на щеках и под носом; под глазами мешки, набитые тенями; на лбу уже заметны тонкие линии морщин; вместо губ – сухое шелушащееся нечто.
Я попытался улыбнуться и не смог.
– Во что же я превратился…
Я забыл?
Ветер волосы колышет,
Волны плещут подо мной,
Легкие свободой дышат,
Наконец в душе покой!
Не увижу тебя я боле,
Не узнаю, как ты живешь.
Мое сердце снова на воле,
И во сне ты ко мне не придешь.
Да, забыть слишком сложно,
(Ибо близко ко мне была).
Уничтожить – это надежно,
Сжечь все мысли дотла.
Я забыл? Нет, отнюдь.
Но сбежал, задушил и убил.
Не хочу больше в прошлом тонуть,
И, наверное, отпустил.
Поговорить? О чем мы теперь могли говорить? Больше мы никогда не сможем общаться. Разве после любви возможна дружба? Нет. Разве после любви могут быть разговоры? Нет.
– Почему же?
– Потому что нет более чужого человека, чем тот, которого ты когда-то любил.
Затем я перевел взгляд в сторону и в этот момент мне показалось, что даже бетонный столб теперь роднее, чем Мари.