В поисках звезд
Шрифт:
– Ты ему сказал, где живет Эва?
– спросил он.
– Он знает, - сказал мальчик.
– А ты знаешь?
– Что, папа?
– Ты знаешь, кто Эва?
– Эва, - повторил мальчик.
– Что ты хочешь сказать, папа?
– Ничего, - сказал отец.
– Все в порядке. Но Надера этот… Кажется, он работает на немцев. Во всяком случае, люди так говорят.
– Внезапно он встал, подошел к шкафу; вытащил оттуда рюкзак, полушубок и лыжную шапку.
– Вам ничего не сделают, - сказал он.
– А мне лучше на пару деньков исчезнуть.
– И повернулся к матери: - Сходи к ним, скажи, что неплохо было
Мать ушла.
– Знаешь, папа, - сказал мальчик, засыпая, - Надеру этого отец, когда уходит, сажает на цепь. А раз даже запер в погребе, и Надера просидел там целых три дня.
– Потом он про Надеру забыл; подумал только с сожалением, что не узнал того, о чем хотел узнать, и что Эве придется еще некоторое время подождать и выходить из дома только в сумерках. Он уже не слышал, когда вернулась мать.
– Ну что?
– спросил отец.
– Не хотят уходить, - сказала мать.
– Некуда, говорят, им идти. И все равно рано или поздно это должно случиться.
– Она смотрела на толстые темные пальцы отца, затягивавшие шнуровку рюкзака.
– Ты все-таки хочешь уйти?
– Вам я ничем не смогу помочь, - сказал он.
– И не тронут они вас, я уверен. А их расстреляют.
– Неужели ничего нельзя сделать?
– Рано пока об этом говорить, - сказал отец.
– Кончится война, тогда подумаем. Возможно, Бог сохранит немцев - да, конечно, он их сохранит. Я считаю, изо всех народов они особенно нужны Богу, вот он их и сохранит. Чтоб все люди знали и нутром чувствовали, как выглядит зло. Для того только, чтобы легче было выбирать добро.
– Нельзя так говорить, - сказала мать.
– Если ты когда-нибудь вернешься в школу, то, надеюсь, не этому будешь учить.
– Я был плохим учителем, - сказал отец.
– Но кое- чему, кажется, научился сам. Когда война окончится, я буду об этом говорить. А пока пойду их убивать и буду молить Бога, чтобы он их сохранил. Я вам дам знать.
– Он закинул рюкзак на плечо, подошел к кровати и поцеловал мальчика. Потом подошел к печке, осторожно вынул один изразец и вытащил завернутый в промасленную тряпку пистолет.
– Возьми завтра гипс и обмажь вокруг, - сказал.
– Иди с Богом.
– С Богом. И скажи ему, чтоб смотрел во все глаза, как их будут убивать. Пусть смотрит и учится. И пусть запомнит на всю жизнь.
Отец вышел, тихонько притворив за собою дверь. Но мальчик спал крепко и не слышал, как уходил отец. Он даже не слышал, как они подъехали к дому в четыре утра; не слышал их голосов, и как они дубасили в дверь, и как лаял пес; крепко спал, не подозревая, что они рядом, знать не зная, какой шум они подняли в четыре часа утра. Проснулся только, когда мать потрясла его за плечо, и сел в постели: отдохнувший, чуткий, как звереныш.
– Одевайся, - сказала мать.
– Сегодня ведь воскресенье, - сказал мальчик.
– Да, - сказала мать.
– Потом снова ляжешь, а пока вставай.
Мальчик оделся и вышел во двор. Побежал было к машине, но мать схватила его за руку. Она стояла на крыльце старого деревянного дома и шумно дышала, а мальчик чувствовал тепло ее ладони.
– Что сейчас будет, мама?
– спросил он.
– Что-нибудь случилось?
– Мать не ответила, и тогда он повторил еще раз: - Что-нибудь случилось?
Посмотрел
– Идите за нами.
– Куда вы нас ведете?
– спросила мать мальчика.
– Да тут рукой подать, - сказал полицейский.
– Посмотрите и вернетесь домой.
– Я пойду одна, - сказала мать.
– Не нужно ребенку смотреть на такое. Вы должны меня понять.
Полицейский заколебался. Потом нехотя пробурчал:
– Приказ такой. Сказано: всем смотреть. Чтоб неповадно было.
Они пошли за полицейским и немцами. Мать продолжала держать мальчика за руку, и ему было стыдно; раз-другой он попытался высвободиться, но мать держала крепко. Мальчик жалел, что нету отца; отец бы никогда так не поступил. Самое большее, положил бы ему руку на плечо, и выглядели бы они как два приятеля, возвращающиеся с работы домой.
Потом они остановились и смотрели, как Эвин отец и хозяин, у которого он жил, роют яму, работая лопатами быстро и молча. Мальчик увидел Эву, которую ее мать тоже держала за руку, и рванулся к ней; но мать оказалась сильнее. Ну и он стоял и смотрел. Видел, как один из немцев подошел к плачущей Эве и погладил ее по голове.
– Не плачь, малышка, - сказал немец.
– Знаешь, кто мы?
– Кто?
– спросила Эва.
– Мы искатели звезд, - сказал немец.
– Ищем желтые звезды.
– И приказал полицейскому: - Принесите ей куклу.
– Куклу?
– удивился полицейский.
– Да, - сказал немец - Какую-нибудь игрушку.
Полицейский вошел в дом и через минуту вышел, держа плюшевого медвежонка.
– Сколько ей лет?
– спросил немец у Эвиной матери.
– Восемь.
Немец дал Эве игрушку; теперь она стояла с медвежонком в руке.
– Ну, - сказал немец.
– Не бойся. Знаешь сказку про волка и семерых козлят? Нет? Однажды мама-Коза сказала своим детям: «Никому не открывайте, пока я не вернусь», - и ушла. Тогда к дому подошел волк и постучал лапой в дверь. «Кто там?» - спросили козлята. А он им: «Это я, ваша бабушка». «А почему, бабушка, у тебя такой грубый голос?» - спросили козлята…
Полицейский подошел к нему и сказал:
– Готово. Раздеваться им?
– Нет, - сказал немец.
Полицейский протянул к Эве руку.
– Дай-ка сюда мишку, девочка, - сказал он.
– Почему вы у нее отбираете?
– спросил немец.
– Я ребенку хотел, - сказал полицейский.
– А вы не видите, что это тоже ребенок?
– сказал немец.
– Странный вы человек. Как не стыдно.
Потом они возвращались домой, и мальчик, плача, радовался, что все же с ним мать, а не отец. При отце он бы стеснялся плакать, а не плакать не мог, как ни старался. На следующей неделе партизаны убили Надеру и его старшего сына; какой-то молодой человек среди бела дня на вокзальном перроне застрелил немца, а какая-то еврейская семья покончила с собой - легла ночью на рельсы; мальчик все это знал, обо всем слышал и постепенно забывал. Время от времени он, правда, плакал, особенно когда вспоминал, что теперь у него никогда не будет жены и детей - ведь он уже однажды поклялся в верности; и что любовь - она ведь на всю жизнь.