В полночь упадет звезда
Шрифт:
– Все? Проводите меня к князю Олегу, добро сотворя [4] .
Его спокойствие, вежливость, миловидное юное лицо и звонкий голос и нравились, и усиливали настороженность: от существа такого роста ожидали другого, и гриди, едва увидев гостя, было настроились на драку.
– Пойдем! – сам Рандольв, Олегов сотский, кивнул великану, приглашая за собой.
Но как странно было кивать тому, кто возвышается над тобой на две головы! Рандольв, мужчина средних лет, не считал себя обиженным ростом и силой, но сейчас испытал давно забытое ощущение – будто ребенок перед взрослым. Это его злило, но он держал себя в руках – не злятся на чудо. Все время хотелось протереть глаза, сморгнуть морок, чтобы увидеть стоящее перед тобой существо обыкновенным, как все. Но не получалось, и оттого Рандольва, как и прочих, не оставляло ощущение, будто эта встреча ему снится.
4
Добро сотворя – пожалуйста.
Следуя за Рандольвом, волот вошел в гридницу и между двумя рядами резных столбов, поддерживавших кровлю, двинулся в дальний конец. Князь киевский – русы и варяги звали его Хельги Хитрый, а славяне – Олег Вещий, – сидел на высоком сидении с резной спинкой, а у ног его лежали две огромные собаки-волкодавы: кобель пепельно-серый, а сука, его мать, почти белая. При виде неведомого гостя они подняли головы над вытянутыми длинными лапами, но остались спокойны: они привыкли к множеству чужих людей и были приучены ничего не делать без приказа.
– Вот так гость у меня! – Князь очарованно покачал головой. – Не думал, что найдется где-то еще один такой… Откуда ж ты?
– С гор я Угорских, из земли Трояновой, – гость вежливо поклонился. – Будь жив, Олег! Отчего же мне не быть? Весь род наш искони там проживет в горах каменных, в пещерах глубоких.
– Что же привело тебя?
– Службы ищу. Слыхали мы, что князь киевский Олег и славою славен, и силою силен, и богатством богат. Хочу к тебе в дружину оружную наняться.
Вошли несколько женщин: княгиня Бранеслава и младшая Олегова дочь, Брюнхильд-Стоислава. Обе они, как и сам Олег, были одеты в белую «печальную сряду» по Гриму, сыну Олега и Бранеславы, полгода назад погибшему в сражении с хазарами на далекой реке Итиль. Но если княгиня – побледневшая, постаревшая от горя, в белом походила на печальную богиню Желю, то Брюнхильд – рослая, статная, с длинной золотой косой, с золотыми моравскими подвесками на очелье и золочеными застежками варяжского платья на плечах – напоминала Солнцеву Деву, одетую в облако и убранную лучами.
Пройдя через гридницу, они осторожно обошли гостя – тот почтительно посторонился, – и приблизились к Олегу. Княгиня села на свою половину престола, а Брюнхильд встала рядом с нею – и еще две пары глаз, одни карие, утомленные, а другие ярко-голубые, блестящие жизненным огнем, – уставились на гостя. И тот, вопреки своему вежеству, кланяясь княгине, не сводил взора с Брюнхильд – впился глазами в ее лицо, и в ней что-то дрогнуло. Брюнхильд привыкла, что мужчины и женщины таращат на нее глаза: мужчин она влекла своей яркой красотой, а женщин изумляла роскошью греческих платьев и заморских украшений. Но эти глаза – тоже голубые, хоть и не такого чистого оттенка, – не столько выражали восхищение, сколько пытались пронзить ее насквозь, увидеть весь узор ее души до самого дна.
– Смотрите, какое ди… дело! – обратился Олег к жене и дочери, не в силах отвести глаз от гостя и невольно меряя его взглядом. – Вот… волот, прямо с гор Угорских, хочет ко мне на службу поступить. Как тебя зовут?
– Горыня, – ответил волот, и всякий бы признал, что это самое что ни на есть великанье имя отлично ему подходит.
– Ты шлем бы снял, Горыня, – тоже вежливо, но убедительно посоветовал Рандольв. – Здесь не набросятся… пока сам будешь тихий.
– Твоя правда, – кивнул волот. – Я чтобы видно было – ратной службы ищу и все нужное при себе имею.
Это гридям было понятно: богатый набор снаряжения приезжего у них вызвал понимание, а у многих – зависть. Сразу видно – не чащоба какая, человек доспешный.
Отстегнув ремень, Горыня стащил островерхий шлем вместе с подшлемником… и по гриднице вновь пролетел изумленный крик.
Стала видна толстая темно-русая коса, с затылка уходящая под плащ. И хотя в левом ухе у волота висела серебряная серьга – знак принадлежности к воинскому сословию, – без шлема и по лицу стало видно – это, несомненно, девица!
– Ты дева? – Сам Олег вытаращил глаза и подался вперед.
– Допряма [5] так, – великанша с достоинством кивнула.
– Ты, видно, самому Святогору-волоту сродни?
– Правду говоришь. На горах Угорских род наш обитает, испокон там сидим, от пращура нашего Трояна идет. Никакая иная земля тяжести нашей не держит. Стрыйный брат [6] деда моего так и вовсе выбрал в давние времена одну гору каменную, что крепче всех, там и лежит на ней, она одна на всем свете его тяжесть выдержать может. Как-то было, сказывают, заехал туда сам Перун, видит: гора каменная, а на ней волот лежит, сам как гора. Взял он палицу белодубовую да и вдарил со своей мочи волота по голове. А тот не шелохнется, вздыхает только. Взял Перун булатный меч, да как рубанул что было мочи! Волот вздыхает да говорит: ишь как нынче комарики разыгрались, покою нет! В третий раз ударил его что было мочи. Оглянулся волот, видит Перуна и говорит: ступай к себе на небо, перед синцами да игрецами силу показывай, а со мной тебе нечего меряться. Я и сам своей сил не рад, вот, выбрал гору да и лежу на ней…
5
Допряма – именно так, точно.
6
Стрыйный брат – двоюродный брат по отцу.
Все в гриднице слушали в изумленном молчании: рассказ этот весьма напоминал кощуны и предания, но в устах существа столь необычного приобрел пугающее правдоподобие.
– Только теперь он уже не разговаривает, – с некоторой грустью докончила гостья. – Закаменел Троянушка, лесом порос. Теперь хоть топором его руби, хоть мечом секи, хоть дубиной колоти – не слышит.
– И много вас там таких? – спросил Олег с некоторым потрясением, высчитав, что гостья приходится двоюродной внучкой самому Трояну – великану, по имени которого названы далекие западные земли близ Угорских гор.
– Немало. Братья мои – Буря, да Туча, да Хмара. Дядья наши – Дивьян да Крушигор. Родни у нас много.
– Что же ты ушла оттуда? – спросила княгиня, никогда не видевшая столь огромной девы – на две головы выше любого в дружине и шириной в плечах не уступающей Олеговым телохранителям-берсеркам.
– Да я… – Девица-волот скромно опустила темные ресницы. – Я среди родни моей ростом не вышла, да и силой не удалась… Смеются надо мной… Мне матушка и говорит: поезжай в Киев, поищи себе службы, авось там пригодишься. А у нас-то с братьями не тягаться мне…
Кое-кто из гридей сдавленно засмеялся. Вот эта вот сосна бортевая – ростом не вышла? Силой не удалась?
– Каковы же тогда братья твои? – Олег улыбнулся.
Когда он немного пригляделся, Горыня начала его забавлять.
– Ну, каковы… Вот было, брат мой, Бурюшка, с женой повздорил, из дому убежал, бегает, ищет, на чем бы зло выместить. На Дунай-реку прибежал, в гору плечом уперся да двинул – гора на реку перешла да и русло засыпала. Вода людям луга и поля подмыла, они к отцу приходили, просили: Волот Волотович, не оставь милостью, сделай Дунай-реку как было!