В полярные льды за "Италией"
Шрифт:
Он сейчас же включает приемник и нервно выбивает ключом: «Красин» слушает. «Красин» слушает".
Снова выключен передатчик, и антенна настороженно слушает передачу Чухновского:
"Лагеря пока не нашли. Лагеря пока не нашли".
В 18 час. 18 мин. Чухновский сообщает о том, что поиски группы Вильери не увенчались успехом, и он поворачивает обратно.
Густой, как молоко, непроглядный туман тяжелой шапкой-невидимкой накрывает «Красина» и весь наш пловучий аэродром. Более несвоевременного тумана трудно представить. Ведь Чухновский возвращается
Нужно что-то придумать, чтобы указать Чухновскому наше местоположение.
Единственное средство- развести дымовый костер.
Пока мы возимся с подготовкой костра, наивные люди на мостике пускают в воздух сигнальные ракеты, но ракеты не оставляют за собой даже следа. Та же участь постигает и луч прожектора, над которым с упорством, достойным лучшего применения, возится электрик Леман. Прожектор сейчас равносилен свечке, зажженной в Сахаре в яркий солнечный день.
Комическим призывом звучит раздирающий душу крик сирены. Неужели кто-нибудь всерьез думает, что эту сирену можно услышать на самолете.
Единственное, на что есть надежда, — наш костер. Черный столб дыма устремляется в небо вертикально. Ведро за ведром выливаем мы масло на шипящие доски.
Меня начинает занимать совершенно посторонний вопрос: провалится сквозь льдину наш громадный костер или не провалится? Два часа спустя глубина проталины под костром- свыше полуметра, но под теплой водой лед все так же крепок и плотен.
Надежды на посадку Чухновского на нашем аэродроме не остается никакой. Едва ли рискнет он подходить к аэродрому, даже если и заметит наш костер.
У самого края аэродрома торчат на несколько десятков метров вверх такие предательские штуки, как мачты и трубы «Красина», переплетенные целой сетью проволок радиостанции.
В 19 час. 45 мин. приходит от Чухновского радио, подтверждающее эти мои пессимистические предположения:
"Не можем подойти к «Красину» вследствие тумана. Видели группу Мальмгрена. Делаем последнюю попытку найти посадку в районе Семи Островов".
Проходит полчаса томительного молчания, и из эфира раздается вопрос:
"Какая у вас видимость? Какая у вас видимость?"
В ответ пищит наше радио:
"Видимость плохая. Видимость плохая. На льду разведен костер. На льду разведен костер".
Прождав безрезультатно 10 минут подтверждения о принятии нашего ответа, радист Юдихин выстукивает сам:
"Сообщите, поняли? Сообщите, поняли?"
Ответа нет. Радист ждет еще полчаса и снова бросает в пространство вопрос:
"Отвечайте, где вы? Отвечайте, где вы?" И опять:
"Почему не отвечаете? Почему не отвечаете?"
Целый час изводяще-томительного молчания. Юдихин нервно выстукивает ключом:
"Где вы? Где вы? Где вы? Отвечайте. Отвечайте. Отвечайте. Слушаем только вас все время. Слушаем только вас все время".
В 23 часа мы прекращаем жечь костер. У Чухновского, по нашим предположениям, уже иссяк запас бензина. Или он нашел место для посадки
Строить предположения на тему об этом «или» мы имеем возможность неопределенно долгое время. Понурые, как еще ни разу за все плавание, мы разбредаемся по своим каютам. Усталость валит с ног. Но разве возможно сейчас заснуть, когда голова налита печальными вариантами второго этого «или».
В лазарете непривычно тихо. Обычные посетители чаепития Анатоликуса разговаривают шопотом. Анатоликус молча варит свой грог. Сегодня, по его мнению, нельзя не выпить чашку чая по случаю грустного событияисчезновения Чухновского.
Мне смертельно хочется есть. Анатоликус выкладывает на стол скопившиеся за трое суток вынужденной диэты консервы. Здесь и костистые бычки, и пресный судак, и вновь появившаяся белуга в томате. Пока Анатоликус готовит обед, я на минутку… всего на одну минутку после 72-часовой непрерывной работы залезаю на койку и засыпаю мгновенно, как убитый.
ЗА МАЛЬМГРЕНОМ
"Боцман" Южин, ушедший к начальнику экспедиции с самым похоронным видом, возвращается оттуда с лицом именинника. В его руках желтые бланки входящих радиограмм. Все устремляются к Южину. Торжественно, как евангелие, читает он радиограмму, семь часов назад полученную от Чухновского:
"Карта № 303. Мальмгрен обнаружен на широте восемьдесят градусов сорок две минуты. Долгота двадцать пять градусов сорок пять минут. На небольшом высоком остроконечном торосе между весьма разреженным льдом двое стояли с флагами, третий лежал навзничь. Сделали над ними пять кругов".
Далее подробно о благоприятном состоянии льдов и, наконец, о посадке:
"Виден был только Вреде. Выбора посадки не было. Сели на торосистое поле в миле от берега, на который ходим. Сели на зюд-зюд-вест от Кап-Вреде или Кап-Платена. Туман мешает точно определиться. В конце пробега снесло шасси. Сломаны два винта. Самолет годен только под морское шасси. Все здоровы. Запасы продовольствия на две недели. Считаю необходимым «Красину» срочно итти спасать Мальмгрена.
Чухновский".
Неужели Мальмгрен? Тот самый Мальмгрен, который, по всем наиболее оптимистическим предположениям, давно погиб во льдах. А, может быть, Чухновский ошибся? Может быть, речь идет об Амундсене со спутниками?
Но сомнения должны скоро разрешиться. Чухновский сообщает, что на нашем пути- пространства битого льда и даже промежутки чистой воды.
Первые пять часов хода мы довольно резво пробиваемся сквозь торосистый лед, в котором чернеют большие трещины и разводья. Если пойдет так и дальше, мы еще сегодня должны добраться до точки, указанной Чухновским. Но к пятнадцати часам дня наша резвость кончается. Тяжелые паки преграждают нам путь, и ход заметно падает. Снова начинается упорная битва со льдами.