В портовом городе
Шрифт:
«...Одновременно прошу не присылать старых выпусков — те, за которые я должен платить по 20 центов за 1 рубль. Для меня это дорого, не могу ничего продать — никто не купит. (Делец проклятый!). С сегодняшнего дня прошу присылать только такой материал — за исключением чистых серий, — за который вы посчитаете не дороже 10 центов за 1 рубль». (Грабитель! Капиталистическая акула!), — Куралюн вытер вспотевший лоб.
«...А где же «Семилетка в действии», о которой я вас просил?!» (Ах, да! Совсем
«...«Оскар Лимитед» на днях я дал поручение на 160 долларов. (Вот это другой разговор.) Прошу им написать, что вам нужно, чек я уже выслал. (Молодец!) Хочу на будущее с вами иметь большие дела, поэтому постоянно, без перерыва присылайте мне побольше материала и ничего не упускайте...»
— Уф! — Куралюн достал еще одну сигарету и щелкнул зажигалкой. Он, пожалуй, отдохнет. Минуты три-четыре...
В университете его считали неуспевающим. Отчислили со второго курса... Он презрительно покривил губы: даже хорошо, что это позади — гулкие своды аудитории, галочий гомон студентов и, как предвестница академической тишины, — бледная лысина преподавателя на черном фоне доски... Разумеется, он тогда еще почувствовал, что такая жизнь не для него. Феликс Куралюн — человек деловой.
Вот тут, в правых ящиках стола, — материал, здесь — книга для расчетов, каталоги. В нижнем ящике хранятся журналы, в которых напечатаны его объявления. Отдельно — письма. Это архив: пригодится, чтобы при случае освежить кое-что в памяти.
Ему, Куралюну, иметь бы собственную виллу на Взморье!
«Ладно, — ухмыльнулся он, мысленно похлопывая себя по плечу, — ладно, уважаемый. Обойдетесь и без виллы. А обязанности секретарши возьмет на себя ваша будущая супруга».
Две лишних минуты он позволил себе подумать о Велте и, пока думал, все смотрел на конверт «Оскар». Потом снова взялся за письма.
За окном жил город.
А двадцатипятилетний парень млел над письмами от заграничных фирм.
Закладывая в машинку бумагу, он решил, что ответы на письма начнет с «Оскар Лимитед». Марками можно заняться потом.
«Уважаемый господин! — отстучал он. — Меня только что известили, что господин Гласс и господин Тчинский перевели на мое имя Вам 100 и 160 амер. долларов. Я бы хотел получить от Вас как можно больше разных прейскурантов и образцов товаров, которые Вы можете мне прислать.
Сегодня хочу заказать новую посылку:
1) Туфли-шпильки дамские на высоком каблуке, самые модные...»
Куралюн улыбнулся, снял телефонную трубку, набрал номер:
— Велта? Все работаешь, бедняжка?
Слушая ее голос, он подрыгивал ногой и смотрел на носок своего ботинка (себе тоже надо заказать!)
— Хочу подарить тебе шпильки, самые модные. Какой у тебя размер, крошка? О, нет, в магазинах Риги таких, я думаю, не будет никогда. Их пришлют по моему распоряжению. Кто пришлет? Ха! Банк Ллойда, Эрлскорт роад, Лондон! Нет, я не шучу... Настроение у меня действительно отличное!
Чудачка Велта. А почему бы ему быть в плохом настроении? Этот месяц вообще везучий: удалось случайно купить у какого-то забулдыги иностранного матроса великолепные, очень дорогие марки — и всего за десятку! Он тут же одну только марку продал за пятерку — «Колумба», кажется! Правда, это, может быть, неосторожно: все-таки спекуляция... Соблазнился побочным доходом! — Куралюн нахмурился, вздохнул — сойдет, ничего...
«4) две нейлоновые шубы...»
Он опять снял трубку и задумался: сказать ей про шубу? От кого-то он слышал, что был в Европе такой политик — Талейран. Один из советов Талейрана: «Никогда не поддавайтесь первому порыву чувств — он всегда слишком благороден». И все-таки сказать ли Велте про шубу? Конечно. Ведь она его будущая жена, компаньон, союзница...
— Да, — говорил он ей через минуту, — первое апреля действительно далеко, но я не шучу — она у тебя будет... Английский нейлон, крошка!
Он повесил трубку. Постоял, улыбаясь. Велта будет боготворить своего Феликса. Талейрана женщины любили до безумия — хромого! А Куралюн молод и хорош собой и... ладно, надо позвонить в магазин на Вальню.
За окном переходила улицу стройная быстроногая девушка. Куралюн проводил ее взглядом. «Как я все-таки обкрадываю себя!» — вздохнул он и сел за машинку.
В первые дни следствия он все отрицал. Через неделю жалко бормотал что-то о культурных связях с зарубежными филателистами. Потом, брызгая слюной, стал рассказывать о Рыбнике и клясться, не успевая утирать слезы, что он просто щенок по сравнению с другими.
А в последний день следствия Куралюн вдруг задрал брюки и, криво усмехаясь, спросил следователя:
— Где вы еще достанете носки такой расцветки?
Вольфсон, рассказывая об этом Сергею, пожимал плечами:
— Прямо питекантроп какой-то, ей-богу!..
Счастливого дежурства!
Сергей постучал, услышав приглашение, открыл дверь кабинета и... споткнулся. В кресле напротив следователя сидела Рита.
— Здравствуйте, Сергей Александрович, — сказал Вольфсон. — Познакомьтесь: наш эксперт Рита Аусмус. Вам будет... — он не договорил, увидев лицо Сергея, перевел взгляд на Риту и кашлянул.
— ...Вам будет интересно послушать подробности.
— Здравствуйте, — сказал Сергей, не слыша следователя.
— Добрый день, — Рита опустила глаза, искоса взглянула на следователя и чуть улыбнулась. — Можно продолжать?
— Да, да, пожалуйста! Садитесь, Сергей Александрович. Впрочем, извините, Рита. Сначала я расскажу товарищу Ястребову одну историю о марках.
— Вы? — удивился Сергей.
...Утром на окраине Либавы можно было услышать ворчание далекой канонады. К полудню ворчание уже напоминало рев...
На фронтовом аэродроме приземлился «Юнкерс». По приказу из Берлина он доставил в Либаву личный подарок фюрера окруженным войскам — три туго набитых мешка. Один из мешков при выгрузке порвался, и в грязь изрядно разбитого аэродрома высыпалась куча железных крестов. Они, потно лоснясь, так и остались в чавкающей грязи — как раз в это время налетели советские «Илы». Но два других мешка все-таки были доставлены в городскую почтовую контору.