Шрифт:
1. Там, где ничего не случается
Эти непрезентабельные жилые дома в четыре этажа из серого силикатного кирпича прячутся в глубине квартала поблизости от улицы Набережной.
Их построили где-то при позднем Хрущёве или раннем Брежневе. Ничего особенно в них нет, – да и что особенного может быть в стандартных домах, построенных на непарадном месте и для простого человека? Разве что тополя за много лет выросли так, что дворы постоянно погружены в сырую тень, а улица в этом месте спускается к реке и асфальт уходит из-под ног под углом, что непривычно для
Никто не знает, почему эти дома прозвали португальскими. Может быть, в них селили каких-нибудь братских португальских коммунистов, сбежавших от режима Салазара – хотя неясно, зачем их сунули в эдакую глушь, а не в один из парадных домов вдоль улицы Ленина. В любом случае, название закрепилось – хотя никаких следов ни этих коммунистов, ни их потомков в португальских домах уже нет. А в старых газетах их и вовсе называют кооперативными: была при советской власти такая форма ипотеки.
Одним словом, название домов, где я жил, было таким же загадочным, как название ленинградского кафе «Сайгон».
Но «Сайгон» располагался в месте, где исторические события неизбежны, как дожди и белые ночи. Я никогда там не был, но столько про него слышал, что представляю некоторые обстоятельства. Он мало того что расположен на Невском, неподалёку от Московского вокзала, перед поворотом на улицу Рубинштейна, где жил Довлатов, и в придачу через дорогу от того места, где впервые в Петербурге стали продавать шаверму. И как сказал поэт насчёт совсем другого места: кем бы ты ни был, куда ты ни идёшь, нет-нет, да у «Сайгона» ты пройдёшь.
А наши португальские дома – совсем другое дело. Этот кусок спального района построили возле центра ещё в те времена, когда город был значительно меньше, и уже успел состариться. Если и происходит в городе какое-то событие для учебников или хотя бы газет, – подписание мира, героическая оборона, какой-нибудь международный саммит – они происходят в других, более центральных местах города. Пусть даже до этих мест от наших португальских домов можно на полчаса дойти.
Тогда, на излёте девяностых, и вовсе казалось, что у нас, в португальских домах, время вообще остановилось. Дома стояли, понемногу ржавея и трескаясь, а вокруг была страна, в которой везде творилось приблизительно то же самое.
Политика нас, к счастью, не затрагивала, и даже музыка нас особенно не затрагивала – были мнящие себя элитой металлисты, были, может быть, какие-то панки, но это касалось больше субкультур и тусовок, чем интереса к музыкальным новинкам большого мира. Вообще, мы не особенно верили, что большой мир существует по-настоящему. Всё, что показывали в новостях, которых мы не смотрели, казалось просто ещё одной постановкой с частичными декорациями, как в клипах по тогда ещё модному MTV.
По вечерам, когда сырой полумрак пожирал очередной день, наши даже собирались на скамейках под подъездом под обстрелом яростных взглядов бабушек. И даже пели иногда под гитару и две пустые пластиковые полторашки из-под пива вместо перкуссии.
В качестве примера нашего дворового репертуара тогдашних времён смело приведу переделку единственного хита Алисы Мон. Она часто звучала по радио, и, кажется, был даже клип:
Я ехал где-то под Саратовым,
Где Пьяных Ёжиков места.
А мимо негры и на тракторе
И Мерседес прямо с моста.
Куда – не знаю!
Я погибаю!
Я – заблудившийся в шизе, в шизе.
Глаза таращу,
и всех нас тащит,
Как на трамвайной колбасе…
Камаз!
Задавит нас в этот раз.
Под музыку в стиле джаз
Задавит тебя и меня.
Камаз!
Ты лопнешь, как ананас!
Ты для него как раз,
Как бабочка для огня.
А я-то думал, всё закончилось,
И на учёт вставать не стал.
Но нет, я опростоволосился,
И оказалось, что попал.
Не ел таблетки
я где-то с лета,
Но нет, такого я не ожидал.
За что мне это?
Я жду ответа,
Пока Камаз меня не догнал!
Камаз!
Задавит нас в этот раз.
Под музыку в стиле джаз
Задавит тебя и меня.
Камаз!
Ты лопнешь, как ананас!
Ты для него как раз,
Как бабочка для огня…
Я жил в среднем из португальских домов (его официальный номер был 59 по улице Барыкина), учился в самой обычной районной школе. И не особо печалился по этому поводу – потому что ничего другого в моей жизни всё равно не было.
2. Она сидела на зелёном сундуке
Помню, что всё началось на весенних каникулах десятого класса. И даже помню место, где это случилось.
Дело было на лестничной площадке между третьим и вторым этажами моего дома. Сколько себя помню, там стоял здоровенный зелёный сундук, окованный металлическими листами и запертый на железный замок. Кому принадлежал этот сундук, никто не знал, но посидеть на нём успел почти каждый.
Однако в тот раз сундук был занят. Там сидела и курила в полуоткрытую раму окна незнакомая мне женщина с рассыпанными по плечам медно-рыжими кудрями.
Надо сказать, что я был почему-то уверен, что в десятом классе я уже достаточно вырасту и у меня не будет отбоя от девчонок. Сам не знаю, откуда пришла эта идея, и вам, думаю, очевидно, что она не сбылась. Дни тянулись один за другим, словно серая резина, и не было им ни конца, ни края.
Так что не удивительно, что я невольно засмотрелся на незнакомку. И что-то в ней было такое, что я невольно остановился на лестнице, не в силах отвести взгляд.
Для начала – очень выразительные, можно сказать модельные формы её тела, затянутого в тесную чёрную блузку, такую же юбку. Незнакомка не просто была худой и стройной – на ягодицах и в области груди она напротив, отличалась приятной округлостью. Красивое и удивительно правильное лицо в клубах горького дыма было полно печали – и всё равно от него было сложно отвести взгляд. Глаза невероятно глубокого зелёного цвета, аккуратный нос, изысканные тонкие губы – красота незнакомой женщины была настолько сильна, что невзгоды так и не смогли её даже поколебать.