В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
– Саня, ты макароны все съел?
– спросила Роза.
– Да что ты, там - на роту.
– Разожги керогаз и разогрей макароны.
– Мерси.
– Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.
– Чего же тогда на стул плюхнулась?
– С интересным мужчиной хочу посидеть.
– Соня повела огненным глазом, улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:
– А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.
– Куда это Саня должен меня взять?
– надменно полюбопытствовала
– Замуж, - ответил Александр.
– Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой?
– наглая Сонька встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик, поднял, закрутил, умело обжимая при этом.
– Пусти, дурак, - для проформы потребовала Соня, для проформы же и отбиваясь. Алик поставил ее на пол.
– Тогда за меня выходи, - предложил он.
– Хотя не шибко состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.
– Так ты же женатый!
– обиженно сказала Соня.
– Не имеет значения и не играет роли!
– Мне бывших в употреблении не надо.
– Соня еще раз сверкнула пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор - разогревать макароны.
– Да, денек сегодня был...
– подвел итог Александр и выбрался из-за стола.
– Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.
Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного Малокоптевского.
Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.
– Ты на Вильку не обижайся, - сказал Алик.
– Его тоже понять можно. Сам знаешь, как ему с такой анкетой.
– Как там твои?
– А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в своем институте пропадает, а меня ноги кормят.
– Корреспондентом еще не сделали?
– Не... Литсотрудник я еще, Саня.
Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали калитку.
– Неудобно стало в обход крутить, - проворчал Алик, и Смирнов оживился, встрепенулся, вспомнил:
– Ты понимаешь, Алька, удивительная штука - забор! Помнишь, как мы до войны с домом шесть враждовали? Их двор, наш двор, драки, заговоры, взаимные подлянки. Когда я вернулся, забора не было, стопили забор. Гляжу, вы с ребятами из шестого - не разлей вода. А два года назад поставили эту железную клетку. И опять все началось сначала. Наши пацаны, их пацаны, наш двор, их двор, опять стенка на стенку. Заборчик-то - тьфу, полтора метра высотой, а - разделил, разделил!
Они стояли перед смирновской дверью. Побренчав ключами, Александр открыл ее и, не входя в комнату, на ощупь включил свет.
– Зайдешь?
– Поздно. Мне-то что, я в газету с одиннадцати, а тебе с ранья пораньше жуликов ловить. Спи.
Шестеро сидели на стульях возле стены. Ни дать, ни взять -
Вошла молодая еще женщина, дородная, складная, с ямочками на щеках. Но горе сделало свое дело: затемнило подглазья, сжало рот. За женщиной было двое. Понятые из посторонних посетителей МУРа.
– Приступим к опознанию. Марья Гавриловна, кто из сидящих здесь совершил позавчера вечером грабительское нападение на вашего мужа и вас? Роман Казарян был необычно для себя серьезен и даже слегка торжественен. Прошу вас, будьте внимательны.
Женщина не волновалась. Она спокойно и тяжело вглядывалась в лица. По очереди. В каждое. Праведный гнев заставлял ее быть справедливой.
– Этот и этот, - твердо сказала она, указав на Витеньку Ящика и Сеню Пограничника.
Молодые оперативники, участвовавшие в опознании, освобожденно оживились, заговорили, а Витенька и Сеня по-прежнему сидели неподвижно.
– Спасибо, Марья Гавриловна.
– Роман взял ее под руку, вывел в коридор.
– Как себя чувствует Петр Афанасьевич? Мы все очень беспокоимся.
– Все четыре года, всю войну на передовой, и ничего, только два легких ранения, а тут...
– Женщина, не изменившись в лице, тихо заплакала. Потом виновато улыбнулась, привычно вытерла слезы и, вспомнив, о чем ее спрашивали, ответила:
– Врачи говорят, что все страшное позади, операция прошла успешно.
– Вот и слава богу. Пойдемте, я вас провожу до машины.
Роман, не одеваясь, дошел с Марьей Гавриловной до "Победы" и, помахав рукой вслед уходящей машине, рысью - подзамерз слегка - возвратился на свой этаж и влетел в кабинет Смирнова. Смирнов допрашивал Сеню Пограничника.
– Ты зачем здесь?
– выразил неудовольствие Александр.
– Ты мне складских готовь.
– Все готово, Александр Иванович, - скромно ответил Казарян. Скромно, но с чувством собственного достоинства, как человек, выполнивший трудовую миссию.
– Тогда иди и жди. Я сейчас освобожусь, - милостиво разрешил Смирнов. Пограничник понял, что пауза окончена и заунывным голосом продолжил:
– Ножом я пугал только. Я не хотел... Стоял бы спокойно, все в порядке было бы. А он меня с ходу за пищик...
– Он мужик, он солдат, он не мог перед тобой, сявкой, по стойке "смирно" стоять! Ты понимаешь, что теперь тебе на всю катушку отмотают?
– Я ж не хотел... Я попугать хотел...
– Об этом следователю расскажешь. Может, разжалобить его сумеешь, а только вряд ли, - пообещал Смирнов и вызвал конвойного. Пограничника увели. Смирнов зевнул, неожиданно лязгнул зубами, удивился и смущенно объяснил сам себе, да и Роману тоже: