В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

Степанов Анатолий Яковлевич

И ушли, оставив Витеньку Ящика в полном раскардаше чувств.

– Тебе Алик звонил. Сказал, что вечером зайдет, - сообщил Казарян, когда они по лестнице спускались к гардеробу. Александр холодно поблагодарил. Хотел сдержаться, но сдержаться не смог, выложил:

– Долго еще тебя урки за своего держать будут?

– Насколько мне известно, они и вас, Александр Иванович, было время, тоже за своего держали, - обиженно отпарировал Казарян.

– Так надо было, Рома, для дела надо было.

– А я виноват, что они меня узнают?

– Виноват.

Нечего было в "Эрмитаже" королевствовать.

– Беспечная неразмышляющая юность моя! Простим ей ее прегрешения, Саня?
– попросил Роман и будто бы застенчиво улыбнулся. Обаятельный был парень Ромка Казарян, недаром его приблатненные любили.

– Балда!
– любовно резюмировал майор Смирнов, и они, одевшись, направились к выходу.

"Газик" ждал их, а в "газике" ждали эксперт НТО Лидия Сергеевна Болошева (бабу-то зачем на такое дело?) и врач Андрей Дмитриевич Шабров. Смирнов и Казарян влезли под брезентовую крышу и уселись на продольное металлическое сиденье. Лидия Сергеевна приветливо им улыбнулась.

– Вас-то Лидия Сергеевна, на труп зачем?
– подосадовал Александр.

– Все в разгоне, Александр Иванович, - пояснила Лидия Сергеевна. Машина тронулась. Ехали, молчали.

– Что мрачный, Саня?
– не выдержал Андрей Дмитриевич.

– Устал.

– Устали все.

– Действительно все устали. С неделю, как нахлынули в Москву амнистированные. Неразумное чье-то решение освободило, по сути, всю уголовщину, от сявок до мастеров. И пошло - с востока. Сначала рыдала железная дорога. Теперь у московской милиции - невидимые миру слезы. Мастера, матерые законники пока еще выжидали, но шпана - бакланы, портачи, барахольщики - после лагеря, понимая себя настоящими унканами, шуровали вовсю, шуровали нагло, неумело, в открытую. Не уменьем - числом терроризировали город.

Доехали до конца Большого Коптевского и пошли пешком через пути. На месте их ждала группа РОМ.

Смирнов присел на корточки, разглядывая стеклянные глаза и дырку во лбу. Остальные стояли вокруг.

– Андрей Дмитриевич, его что, переворачивали?
– не поднимаясь, спросил Александр.

– Врач кивнул согласно, ответил:

– Угу. Уже окостеневшего.

– До вашего мы ничего не трогали, - упреждая смирновский вопрос, проинформировал один из районных оперативников.

– Интересное кино. Шел, значит, советский человек, обнаружил, как говорится у Чехова, мертвый труп неживого человека, перевернул его ногой, увидел, что неродной, и пошел себе дальше по своим обыкновенным делам. Александр помолчал, потом добавил уверенно: - По-моему, Лешка Жбан. В пятьдесят втором по меховому складу проходил. Пуля пистолетная. Лидия Сергеевна, откуда стреляли?

– Положите его в первоначальную позу, и я скажу, - откликнулась изящная дама. Труп перевернули, уложили по еле заметному первоначальному оттиску.

– Ну?
– поторопил Смирнов.

– Вот от той сосны, - указала на толстый терракотовый ствол метрах в пяти от них Болошева.

– Рома, гильзу. Снег плотный, она где-то сверху.

Казарян

двинулся к сосне, разглядывая сине-серый зернистый снег.

– А теперь - следочки, отпечаточки, спичечки, окурочки. Лидия Сергеевна, ваше дело. И пощелкайте.
– Смирнов выпрямился, отошел к районным, закурил и спросил из вежливости: - Как дела, бойцы невидимого фронта?

– Зашиваемся, - за всех ответил следователь.

– Нашел, - лениво сообщил Роман и подошел к Болошевой. Лидия Сергеевна взяла с его раскрытой ладони гильзу, осмотрела ее мельком, подкинула вверх, поймала и сообщила всем:

– "Вальтер".

Она открыла вой чемодан, в маленький конвертик упрятала гильзу, уложила конвертик в положенное отделение, из другого отделения вынула "лейку" и приступила к фотографированию.

– Когда его, Митрич?
– обратился к врачу Смирнов.

– Вчера вечером, скорее всего. После вскрытия скажу точно.

– Лидия Сергеевна, мы вам не нужны?

– Нет, нет, Сашенька, идите в машину, грейтесь. А мне, если что, ребятки помогут.
– Лидия Сергеевна оторвалась от видоискателя, ласково посмотрела на районных. Те с готовностью покивали. Тотчас она воспользовалась.
– Тогда положите его в исходную.

– Мартышкин труд, ни хрена она не найдет после такого половодья. Следы оплыли, окурки раскисли.
– Смирнов достал пачку "Беломора", закурил.
– Рома, как приедем, дело то складское подними. Там, по-моему, компания была многолюдная.

– Банда, - поправил его Казарян.

– Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у Скорина в январе была, Митинская. Вот это банда.

Курили, Казарян виртуозно посвистывал "Гоп со смыком".

Подошла Болошева, ей помогли взобраться. Тоже закурила. Потом повторила то, что сказал Смирнов.

– Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия. Хотя один следок любопытный я зарегистрировала.

– Поехали домой?
– предложил Андрей Дмитриевич.

– Домой!
– злобно пробурчал Александр.
– Дом-то мой - вот он, рукой подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока он теплый.

Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона "Динамо" вывернули на Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка, дом родной, и огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему быстро стемнело.

В его кабинете Ларионов продолжал допрос несчастного Витеньки. Похмельный Витенька потел, маялся.

– Устал, Сережа?
– осведомился у Ларионова Александр. Тот не успел ответить - встрял в разговор Ящик:

– Это я устал, кончайте мотать!

– Здесь ты не устал, Витенька, здесь ты слегка утомился. Уставать будешь в зоне лагеря особо строгого режима.
– Смирнов сел на свое место, которое освободил Ларионов, устроился поудобнее.
– Ты можешь отдыхать, Сережа. Только скажи, на чем остановились.

– Да все на том же, Александр Иванович.

– Дурак ты, Ященков, - с сожалением констатировал Смирнов.