В постели сводного брата
Шрифт:
Ещё один урок: не стоит верить чьим-либо обещаниям. Это всего лишь слова, за которыми чаще всего стоит обман. Даже самый близкий человек может предать в угоду своим эгоистичным желаниям. Качаю головой, отгоняя навязчивые мысли. Не стоит стольких размышлений та, кто предпочла заменить свою семью чужой, в то время как родной сын и муж изнывали от тоски по ней. Я ведь так любил маму. Только она сдерживала меня от всего пагубного. Ради неё я бросал гонки, переставал ходить на вечеринки и начинал браться за голову, учиться. Хотел стать тем человеком, которого желала видеть во мне мама.
«Это
В мои раздумья навязчивым звуком врывается окружающий мир. Мама постукивает тёмно-бежевого цвета короткими наманикюренными ноготками по мягкому подлокотнику дивана, привлекая моё внимание. При этом, мать всматривается в моё лицо внимательно, как будто пытается понять, что я задумал.
– Почему не позвонил? Мы бы встретили тебя.
– Одолжил тачку у Давы.
Она кивает. Знает, что Давид Назарян мой лучший друг с песочницы. Мне девятнадцать, ему пока восемнадцать, мы почти ровесники и всегда были отличной командой. Наши отцы сотрудничали, когда мы жили в России. Совсем мелкими начали играть в «Варкрафт», позже начали гонять смотреть на стритрейсинг, а потом и участвовали в своих первых гонках. Дава всегда был своим парнем. Лучше любого другого разбирался во всевозможных линейках стильных кроссовок. Умел выжать из любой ситуации максимум. Всегда знал, где закрытая вечеринка и лучшие девки. Мне нравилось зависать с ним. Даже уехав в штаты, мы не прекратили общение.
– А не позвонил, потому что хотел сделать сюрприз. Тебе не понравилось? Или ты против?
Делаю глубокую затяжку, плавно выпуская белёсый дым изо рта. Тут же доносится полный негодования звук собственного имени, слетевший с губ матери, в сторону которой повеял дым, заполняя удушающим облаком пространство и намертво въедаясь в её одежду.
– Разве я могу быть против, сынок? – интонация мамы меняется, становясь обеспокоенной. – Но я совсем не понимаю, что случилось. Как же твоя учёба в университете? Академ взял?
– Нет, – выдерживаю театральную паузу, всё ещё нагло ухмыляясь и заставляя маму нервничать. Равнодушно разглядываю кончик тлеющей сигареты. – Перевёлся в институт, где учится Давид. Я сюда надолго.
Такого она точно не ожидает. Вижу, как тёмные брови матери взлетают вверх, а во взгляде карих глаз читается то ли облегчение, то ли наоборот, паника. Сложно понять, что она чувствует на самом деле, всегда так было. Но догадаться, о чём мама думает, нетрудно: знает, что я приехал не просто так.
– И ради чего ты пустил всё под откос? Опять не понравился преподаватель? Или не поладил с девушкой? А может, снова очень скучные, по твоему мнению, сокурсники? Плевать, какие у тебя проблемы. Мы с отцом годами впахивали, ради твоего престижного образования. Будь добр, оценить наши старания! Надоело, что мой сын ведёт себя, как плебей!
Мама склоняет голову чуть вбок, не прекращая зрительный контакт. Мне, признать, не по себе. Наконец-то она снова похожа на себя. Как никто другой умеет ставить на место, даже если не произносит и слова.
– Если скажу, что потянуло
– Шутить удумал? – интересуется мама, после чего встаёт, подходит к столу, опираясь на его край руками напротив меня, и чуть склоняется к моему лицу. – Девятнадцать лет, а ума так и не прибавилось!
Протягиваю руку к рамке, стоящей на столе ко мне изнанкой. Беру её и переворачиваю к себе лицевой. На фото мать, Романов и сводная. Сидят в ресторане на веранде среди цветущих лоз. Аркадий, что б ему пусто было, обнимает мою маму одной рукой, а свою дочь другой. Все так счастливо улыбаются, аж тошно. Других рамок тут нет. Не сдерживаюсь, мрачно ухмыляясь. Конечно, зачем ей фото сына, от которого она отказалась? Швыряю рамку обратно на стол. Стекло на ней тут же разбивается на мелкие осколки. Прижимаю окурок к прозрачному маленькому блюдцу, в котором лежат разноцветные декоративные камушки. Сминаю остатки сигареты, и только после этого поднимаю взгляд на мать.
Мой голос звучит громче, более требовательно, когда бросаю в ответ неумолимое:
– О моём будущем стоило заботиться до того, как ты уехала.
– Как я сразу не поняла… Он что-то сделал с тобой? – мама подступает ближе, хватая меня за плечи, а в голосе, поднявшемся на несколько октав, слышится тревога. – Поэтому приехал так спешно?
– Он?
– Твой отец! Расскажи мне, не скрывай!
– Издеваешься?
Хмурюсь, с возмущением глядя на мать. Уже было собираюсь высказать всё, что так давно и назойливо вертится на языке, но меня прерывает звук отпирающейся двери, и неуверенные, тихие шаги. Оборачиваюсь, чтобы на секунду столкнуться взглядом со сводной, которая молча топчется на месте, кусая губу и не сводя с меня глаз.
– Что-то случилось? – заботливо спрашивает мать.
– Там… В общем, ещё доставка приехала. Требуют твою подпись, – мямлит дочь Романова.
– Ах, конечно, Ариночка. Уже бегу!
Ариночка, значит. Даже имя какое-то до бесячего подходящее этой пай-девочке. Она всё ещё неуверенно жмётся на месте, как будто хочет что-то добавить, но меня стесняется. Ладно уж, сжалюсь над ней в первый и последний раз. Избавлю на сегодня от своего общества.
– Полагаю, на сегодня мы закончили, – отталкиваюсь от стола и встаю на ноги. Бросаю на маму быстрый взгляд. – Мне нужно вернуть тачку Даве и присмотреть себе новую. Так что на счастливый семейный ужин не жди.
Последним, что я вижу, когда вылетаю прочь из кабинета, задев сводную плечом, со всей дури захлопывая за собой дверь, это ошарашенное лицо девчонки. И Арина Романова ещё пожалеет о том, что влезла в нашу с матерью ссору и стала свидетелем моей уязвимости.
Глава 4.
Арина.
Утро понедельника. Мой путь в институт лежит через «Вегас Кунцево» и «Старс кофе». Не самая лучшая кофейня, но в разы приличнее, чем кофе в наших кафешках. После Италии в принципе сложно найти приличный кофе в Москве. Ставлю латте «Лимонный курд» в подстаканник, переключаю плейлист и ещё минут двадцать стою в пробке на МКАДе, до съезда на Мичуринский проспект.