В преддверии Нулевой Мировой войны
Шрифт:
Такого вступления в город иноземного посольства не могли упомнить даже самые престарелые москвичи. Немногочисленный народ суетливо разбегается перед эскортом в стороны. Разинув рот, в полном обалдении смотрит вслед саням. Иные для бережения сдергивают шапки, торопливо крестятся. Оглушительно гремит невидимый оркестр. Из мощных динамиков на переднем возке доносится военный марш двадцать первого века. От мощных звуков дрожат, словно в приступе Паркинсона, окошки в неказистых избенках, вдоль которых проезжает обоз. У большинства – затянутые мутным бычьим пузырем, у тех, кто побогаче, слюдяные и даже стеклянные. У бабы, вышедшей на улицу выплеснуть помои и высыпать золу, при виде колонны посольства из рук валится ведро, отходы рассыпаются по дороге.
Аккумуляторы на стоянке предусмотрительно зарядили на полную емкость. Над узкими улицами и замшелыми домишками окраин едва вышедшего из средневековья города плывут величественные и мощные звуки «Прощания славянки».
И снова в поход труба нас зовёт.
Мы вновь встанем в строй
И все пойдем в священный бой.
Только что вышедший из дома подросток стоит у незакрытой двери с квадратными от изумления глазами, слушает песню, слова странные, но смысл их он понимает.
Александр Петелин оглядывается на идущие позади возки и довольно улыбается. Цели, поразить москвичей до глубины души, мастерградцы достигли. Посольская колонна проезжает мимо предков, которых предстояло понять и полюбить такими, какие они есть. Александр искренне надеялся, что это у него получится…
Верхи с саней сняли, по пояс видны посольские чины в одинаковые коричневых дубленках и охрана. Подчиненные Петелину бойцы выглядят роскошно и внушительно. Форма почти один в один как кремлевцев двадцать первого века: синие офицерские шинели из парадного сукна, золотом блестят пуговицы, погоны и аксельбанты, над киверами торчат стальные штыки карабинов СКС. Чтобы обеспечить ими посольскую охрану из специализированного магазина подчистую выгребли все охотничий карабины. Лишь отсутствием штыка отличало их от карабина СКС. Недостающее оружие выкупили у горожан. Эскорт проехал мимо захудалой церкви. Из открытой двери идет парок, оттуда выглядывает боязливый поп. Заехал в Китай-город. Повернув на перекрестке, обоз остановился около высоких дверей в непролазном деревянном заборе. Над ними под двухскатной крышей – православный крест. В глубине двора виднеется крыша – шатром с двумя полубочками. Усадьба понравилась. Посольству предстоит здесь ожидать прием у царей – соправителей Московского государства: Петра и Ивана.
Долго ожидать царского приема посольству попаданцев не пришлось. Петра буквально сжигало неуемное любопытство и желание посмотреть вблизи посланцев далекого и таинственного Мастерграда. На следующий день, с утра, во двор заехал громоздкий, из черной кожи возок. Оттуда неторопливо и важно сошел на затоптанный снег низенький плотный дьяк Посольского приказа. Украдкой, с любопытством огляделся. Зайдя в посольские хоромы, развернул покрытый разноцветными печатями свиток. Громко прочитал. Голос высокий, козлиный. Послов приглашали на следующий день прибыть на царский прием. Получив небольшую мзду, довольный дьяк поклонился и отбыл восвояси.
Двадцать седьмого декабря, в двенадцать часов пополудни едва успели отзвенеть колокола на расположенной неподалеку деревянной часовни Всемилостивого Спаса, скрипнув, открываются ворота усадьбы. Пронзительно свистит, рассекая воздух, кнут. Десять саней, каждый запряженный четверкой гнедых лошадей, неторопливо выезжают с посольского двора. Небо по-зимнему хмурое, низкое. Холодный ветер с размаху хлещет по вмиг разрумянившимся лицам, но Александр за долгое путешествие из Мастерграда в Москву привык к морозу. Теперь это нипочем. Под шинель надел парадную офицерскую форму, но чувствует себя немного не в своей тарелке. Волнуется. Рожковский, сидящий на скамейке напротив, нервным движением вытаскивает из кармана платок. Сняв на секунду шапку, торопливо вытирает со лба пот. В глазах немой вопрос, тоже нервничает. Не каждый день приходится ездить с визитами к русским царям. Караван поворачивает, выезжает на Ильинку. Александр с интересом погладывает по сторонам. Вдоль дороги до кремлевских ворот стоят солдаты полка Гордона и бывшие потешные: в зеленых мундирах – преображенцы, в синих – семеновцы. Мимо проплывают молодые и старые, усатые и безусые лица солдат. Глядят на послов с любопытством. Слухи о Мастерграде успели распространиться по столице. В руках крепко зажаты мушкеты, на наконечниках пик бьются разноцветные значки, ветер суетливо треплет знамена. С неба сначала понемногу, затем густо начали падать снежинки, завыла, закружила вьюга. Александр вспоминает наставления главы службы безопасности Мастерграда. Последний раз они встретились в его кабинете за день до отправления каравана. «Петр пока еще пацан, а ты послужил и повоевал, у тебя такие знания и навыки, о каких он и не слыхивал. Петр любит учиться новому. Заинтересуй его. У тебя есть возможность стать для него авторитетом, подружиться и привязать к себе. Мы не враги предкам, мы братья с Россией и согласны помогать, но сесть себе на голову не позволим. Любые попытки набросить на Мастерград хомут приведут к огромным материальным и людским потерям для Русского царства. Петр должен понять, что с нами необходимо дружить, и это выгодно! Александр, постарайся расположить к себе Петра». Царь все-таки, справлюсь или нет, думает Александр, задумчиво покусывая кончик русого уса. Его охватывает еще большее волнение. Всю дорогу офицер молчит и мучается сомнениями.
Через настежь распахнутые Спасские ворота колонна саней въезжает в Кремль. Вокруг красота: двух, а то и трехэтажные каменные палаты ближних бояр, в хмурое небо гордо вздымаются православные кресты на луковках многочисленных храмов и монастырей. От ворот до Красного крыльца в две шеренги стоят наиболее доверенные – преображенцы. Трезвонят колокола на храмах, слышатся голоса офицеров – немцев: «Ахтунг! Мушкет к ноге!». Вдоль кремлевской стены уставился жерлами в небо короткий ряд сверкающих медью мортир. Рядом – сложенные кучками заснеженные ядра. Усатые румяные пушкари замерли у орудий, ожидают сигнала. В руках застыли длинные палки банников, дымятся длинные фитили. Стольники в ожидании послов толпятся на крыльце Грановитой палаты. При виде саней загалдели словно галки. На них красные распашные кафтаны на завязках, на головах высокие меховые шапки. Всадник в сверкающих сталью доспехах и шлеме нетерпеливо гарцует на снежно-белом коне перед артиллерийской батареей. Ветер остервенело треплет огненно-красный плащ за спиной, пытается сорвать с плеч, снег наотмашь бьет в лицо, но он не обращает на это внимание. Посольский караван подъезжает к крыльцу, останавливается, всадник поднимает над головой руку в черной перчатке. Фитили, послушные приказу, опускаются к стволам.
«Бабах!» – мортиры дружно изрыгают огненные языки к небу. Сквозь плотный пороховой дым едва видно пушкарей, бросившихся банить стволы. Между высоких стен Кремля загуляло гулкое эхо, стаи ворон поднимаются в небо, с тревожным карканьем кружатся в стылом небе.
«Азиатчина… – поджав губы, подумал старший посол. – Не зря Соловьев призывал к походу на Москву». Попытка завязать союзнические и даже дружеские отношения с русским царством Рожковскому не нравилась. Впрочем, как дисциплинированный чиновник, он как мог добросовестно исполнял указания нового градоначальника.
Когда послы Мастерграда поднялись по лестнице на крыльцо, стольники потребовали сдать оружие и весьма удивились ответу, что у послов его с собой нет. Между тем бойцы посольской охраны выгрузили дары русским царям. Чего там только не было: золотые цепи и серебряная посуда, зеркала в изысканных рамах в рост человека, золотые зажигалки на древесном спирту и изящная, полупрозрачная на свету фарфоровая посуда. Изделия двадцать первого века совместно с произведенными в ювелирной и стекольной мастерских города. На утоптанном снегу у крыльца остались два расписанных под хохлому высоких, выше человека, шкафа – газоэлектрических холодильника. Придворная челядь притихла, вытянув шеи, рассматривает диковинные подарки. Рожковский с Александром вслед за стольниками, не торопясь, зашли в Грановитую палату, сняли шапки, украдкой оглянулись.
Царские палаты! Краска бросилась Александру в лицо, язык прилип к гортани, но через миг офицер совладал с собой. Из окон в палату попадает достаточно света, несмотря на это горят, распространяя в душном воздухе запах воска, свечи в подсвечниках и паникадилах. Стены искусно расписаны рыцарями, разноцветными птицами и зверями. На скамьях вдоль стен потеют в дорогих шубах первые люди царства: бояре, окольничие и думские чины. Бороды у иных до пояса, седые, в глазах настороженность, руки крепко сжимают искусно украшенные посохи. Открыв рты, уставились на чудно одетых послов. Одежду восточных стран они видели, западные парики и широкополые шляпы вкупе с шоссами и жюстокорами для них не в диковинку, но строгий костюм – тройка и парадный китель офицера наблюдали впервые. Попаданцы не собирались принимать моду ни западных, ни восточных стран, а намеревались навязать миру собственный стиль. Прием у царей московских стал первым шагом на этом пути. В дальнем конце палаты возвышается двойной трон. Три серебряных с прорезным орнаментом ступени ведут к бархатному сиденью, разделенному поручнем на два места для царей. Позади трона четыре рынды, юные отроки в высоких горностаевых шапках, в руках блестят серебряные топорики. Все по уставу, благолепно, по древнему чину византийских императоров. Красиво, подумал Александр. Старший посол лишь слегка нахмурился. Его такими штучками не проймешь!
Одно тронное сидение пустое, старший царь Иван Алексеевич опять недужил и не мог принять послов. На втором идолом восседает длинный, как каланча, юноша, над верхней губой черный пух, а не усы. Только глаза живые, слегка навыкат, горят жадным любопытством. В руках символы царской власти: золотые скипетр и держава. На голове сверкает разноцветными алмазами, изумрудами и турмалинами корона с золотым крестом наверху и с традиционным соболиным мехом на тулье. Александру показывали портреты Петра первого в молодости. А что, похож, подумал он. А еще чем-то неуловимо напоминает оставшегося в будущем младшего брата. Возможно, любопытством? По левую руку от царя придворный с золотой миской в руках, одет пышно, в белый атлас. Другой, по правую, держит искусно вышитое полотенце.