В прятки с «Прятками»
Шрифт:
— Браво, лидер, ты все-таки справился со мной, — она говорит торжественно, но в ее голосе все-таки вибрируют обидчивые нотки. – Как это мило, избить раненую девку! Эрик, ты просто потрясающий козел!
Интересно, чего она добивается? Чтобы я ее убил? Она с какого-то момента решила, что со мной можно разговаривать так, а я ей это позволял. Почему? Ей нравится играть со мной, я это уже понял, но ведь я тоже играл с ней. И предупреждал ее! Значит, она сама нарвалась. Пара связок завершила дело. Я старался не сломать ей ребра, но тут уж как получилось, я не просил ее распускать свой поганый язык. Рывком подняв ее, скрутившуюся на матах, разворачиваю ее к себе спиной, и беру в удушающий
— Что за игру ты ведешь, Эшли Финн? Откуда ты взялась такая, вообще, и почему решила вдруг, что тебе самое место в моей постели, а не на дне пропасти? Отвечай!
— Лидер помнит мое имя? – прохрипела она, — вот теперь ты удивил меня, Эрик!
Твою мать, она, даже находясь в смертельной опасности, все еще втыкает в меня свои шпильки и пытается острить! Потрясающий пох*изм!
— Тебе не кажется, что надо завязывать с иронией, потому что я клянусь тебе, до добра это не доведет!
Она пытается вырваться из захвата, отчаянно изгибаясь всем телом, и ее ягодицы трутся прямо чуть пониже пряжки. В паху тяжелеет помимо воли, а дыхание учащается и это не имеет отношения к бою. Ее лицо разбито, ребра ноют, и нога не долечена, она, конечно, не самый достойный мой противник, но… Она храбрая, этого не отнять. В ноздри ударил емкий запах – пота, смешанного с ее духами, адреналина и злости, которую я чувствую в каждом ее движении. Не успел я подумать так, как она пребольно укусила меня за руку, я, видимо, ослабил хватку, и, резко распрямившись, навернула мне затылком в нос. Сколько раз она получала по голове, и все равно пускает ее в ход, как самую ненужную вещь в своем организме.
Я отшатнулся, а она поворачивается ко мне лицом и пинает меня по яйцам, заставив согнуться в три погибели. Да, бл*дь, идиотка!
— Что бы ты дальше ни сделал со мной, Эрик, я тебя победила, так и знай. А теперь можешь меня даже убить, мне уже плевать!
Я не успел распрямиться, когда она заехала ногой мне по скуле, и я не удержался на ногах. Странно, но меня вся эта ситуация не выбесила, а рассмешила. Какая-то девка, размером с булавочную головку, завалила меня на ринге. Ну ладно у меня на нее член встал, но это не впервой, бл*дь...
Рваный, горький и неприятный смех вырывается из моей груди, когда я замечаю, что она пытается сбежать, сильно припадая на одну ногу, чтобы схорониться где-то от моего гнева. Поймать ее труда не составило, да и реакция у меня нормальная, несмотря на поражение.
— Куда, бл*дь! Я с тобой еще не закончил! – я, не поднимаясь, хватаю ее за лодыжку и валю на маты, подминая под себя маленькое тельце. Теперь не скроешься от меня, пигалица. — Крошка, твою мать, если я чего-то хочу, я это получаю, так или иначе, пора бы себе это уже запомнить! А не можешь, запиши где-нибудь, потому что иначе придется все время тебе напоминать об этом.
Я грубо впиваюсь в ее губы, насильно раздвигая языком рот, но она сопротивляется, пытается вывернуться. Темная пелена снова накатывает, а привет, что-то давно ее не было. Контроль улетучивается, уступая место животному одурению. Она кусает меня за губу, но меня только еще больше заводит эта боль. Это больно, очень, но мне нравится, мне хочется вонзить в нее пальцы, в ее кожу, порвать ее, разодрать и погрузиться в теплую кровь по локоть… Но я всего лишь кусаю ее в ответ, ловя ртом ее мучительный вскрик и, наконец, добираюсь до того самого, вожделенного шарика, который не дает мне покоя.
Она выворачивается, ей это удалось, когда я уже почти его нашел… Я отстраняюсь от нее, смыкая пальцы на ее горле, и говорю вибрирующим от безумного желания голосом:
— Я все равно тебя трахну, живой или мертвой, поняла? В сознании или без. Тебе будет не так больно, если ты не будешь сопротивляться.
— Зачем ты это делаешь? – подрагивающим голосом спрашивает она у меня, а я лишь смотрю на струйку крови, что стекает с ее губы и желание слизать ее зашкаливает за все возможные пределы.
— Мне нужно полное подчинение. Те, кто отказывают мне в этом, горько жалеют.
— Ты меня запугиваешь, когда можешь быть совершенно другим. Я хочу другого Эрика…
— Я такой, — она закрыла глаза и две слезинки скатились по вискам, — я тебя предупреждал, я садист и психопат. А ты чокнутая, может, потому мне это так нравится… — мои пальцы смещаются с девичьей шеи, оглаживая скулу, и поднимаются выше, задев соленые дорожки на висках. — Открой глазки… Ну же, давай, открой, — я все-таки слизываю уже начавшую сворачиваться кровь, а в штанах так тесно, что кажется они сейчас треснут. – Давай, девочка, не сопротивляйся. Тебе же нравится, когда я тебя трахаю! – последнее слово вызвало опять бурную реакцию, она стала елозить подо мной, попыталась ударить опять, выползти из-под меня, но я ведь не дам ей этого сделать.
— Я ненавижу тебя, ненавижу! – мотая головой из стороны в сторону, пытаясь освободиться от моей хватки, выцеживает она, — я тебя прирежу, бл*дь, во сне, я все равно не…
— Лучше закрой рот. Ты знаешь, что не сделаешь этого. Я просто хочу понять, насколько тебе можно верить…
Я не хотел говорить ей последних слов, они сложились как-то сами, но она уже в следующую секунду посмотрела на меня совсем по-другому.
— Ты меня в гроб сведешь своими проверками, Эрик, — сказала она, вздохнув и заметно обмякнув. Я ухмыльнулся и потянулся к ней опять. На этот раз она не стала сопротивляться, и эта ее податливость снесла все возведенные мною же самим преграды, разрушила теории, относительно нее. Приоткрыв рот, она сама втянула мой язык, дотронувшись до него своим шариком, и, может быть, я и хотел бы, чтобы все было по-другому, но это было последним, что я помню явственно.
Слух улавливает только треск разрываемой одежды. Сознание фиксирует какие-то обрывки – стоны, обнаженную грудь с торчащим соском, в котором колечко призывно задрано кверху. Ни о какой нежности речи быть не может, пусть я оставляю синяки на ее коже, но я впиваюсь пальцами в нее, доставляя боль на грани вожделения, и ничего не могу с собой поделать. Укусы, тоже нихрена не сдерживаемые, оставляют свои отметины. Она не боится и отвечает мне так же грубо и дерзко, цепляясь за меня, ловя и прижимая, и даже кусает в ответ, заставляя рычать на нее, подобно дикому зверю и отпускать довольно ощутимые шлепки по ягодицам за такие вольности.
Возможно, надо было бы подумать о том, что если кто-нибудь вошел бы сюда, то просто ох*ел бы от такого зрелища, что мы тут устроили. Но беда в том, что я не думал об этом. Я думал только о том, что мой член сейчас окажется в ней, в сочной, узкой и горячей, и она сводит, сводит меня с ума своими вскриками и стонами. Грубо переверчиваю ее спиной к себе, почти швырнув на маты, которые уже пропитались нашими соками, ее смазкой и моим потом, от запаха этого крышу сносит, и уже ничего невозможно контролировать, ни звуки, срывающиеся, казалось бы, прямо изнутри, ни совершенно бешеные толчки, доставляющие ей удовольствия не меньше, чем мне. Каждый раз, когда я вхожу в нее до предела, она подается мне навстречу, и головка моего члена утыкается во что-то, разливая по телу множество импульсов наслаждения. Пальцы, глубоко впившись в ее бедра, натягивают их на себя, я слышу хлюпающие звуки и шлепки об ее ягодицы и эти звуки только еще больше распаляют, доводя до помешательства.